Но уже теснились к Владимиру хазары, что-то шептали на ухо – видать, объясняли, что надобно с Соловым дружество водить.
– Невелика мудрость врагов наживать, – доносилось до Ильи, – надобно врагов в друзей обращать.
– Он все дороги перекрыл татями да разбойниками своими, – пристукнул кулачком, притопнул ногой князь.
– Вот и ладно… – плыл шепот. – Он места тамошние ведает, воев имеет, и все ему подвластны, а что боятся людишки тамошние – тебе это, князь, на руку!
И понял Илья то, что старцы говорили: «Князь – голова, а вот это – шея его… Куда шея поворотит – туда и голова глядит…» Вот они и поворачивают, а у князя силы нет, чтобы по-своему сделать… Али он не ведает, что николи Соловый служить ему не будет, а хазары-иудеи хитростные своего данщика выгораживают, кто им служит и дале служить станет?
Жадно всматривался Илья в капризное лицо князя. И видел: про князя можно что угодно сказать: и сластолюбец, и гневлив, может, и на сечу не горазд, но что глуп – никому бы в голову не пришло.
Встретился князь глазами с Ильей, и понял богатырь: ищет он выхода, и слобонить Солового ему резона нет.
«Он же разбойник!» – подумал и глазами показал на Солового Илья.
«Знаю, – немо ответил князь. – Но видишь, что делается. И дружина, и послы хазарские – за него».
А голоса за Одихмантьева сына уже звучали все громче, все увереннее:
– Освободить, в дружину звать! Огнищанином делать!
А кто-то уж вякнул:
– Воеводою муромским!
Уже и хазары-тюрки языками защелкали, мол, нехорошо такого знаемого воина во дворе, с веревкой на шее, держать. И варяги начали прихохатывать да на шутку все переводить, дескать, кто из нас не разбойничал – это как посмотреть…
Византийцы стояли отдельной невеликой кучкой и глядели более с любопытством, как на игру занятную в тавлеи, следили, какой ход князь сделает, что предпримет. Славяне смотрели на Солового по-волчьи. Это их родичей он по лесам имал… Скрипели зубами и беловолосые воины мери, что в лесах муромских с Соловым соседствовали. Но они, как понял Илья, более на него самого злобились: зачем он в Киев стольный разбойника приволок – его тут, не ровен час, боярином сделают.
Князь Владимир кусал губы, не видел выхода, и молчание его затягивалось. И он опасался, что присутствующие увидят его слабость перед дружиной и прочими. «Нужно, чтобы Соловей говорил! Нужно, чтобы он наболтал побольше, а там речи его как угодно повернуть можно».
– Сказывают, ты свистишь по-соловьему рычишь по-звериному? – не то смехом, не то всерьез сказал Владимир.
И многоопытный, немолодой Одихмантьевич понял, что князь норовит все на пустую забаву свести.