Но Добрыня-то знал, что решения эти, выкрикиваемые на народе, долго и тщательно обсуждаются людьми лучшими, людьми денежными и властными. Поэтому в Новгороде, где одни узнавали Добрыню, лезли обниматься, а другие косились: мол, явились козлы княжеские опивать-объедать казну новгородскую, пошел Добрыня в городище княжеское, а не в детинец – главную крепость Новгорода, – где стоял воевода и гарнизон постоянный.
Там, разместя храбров своих на отдых, Добрыня объехал всех, с кем можно посоветоваться, как вводить единобожие.
Были среди собеседников Добрыни и купцы, и посадники, но мнение их было общим: новгородцы Перуна примут, только если главного бога новгородцев Велеса, коему верили, поклонялись и жертвы несли, киевляне не тронут. Да и то вряд ли…
Призвал Добрыня мастеров искусных, и принялись они бога из дубового ствола вытесывать. Добрыня за работой приглядывал. Хороший бог получился. Видный. Высоко поднимал он страшную, увенчанную рогами голову. Добрынюшка расстарался: велел один рог позолотить, другой – высеребрить.
Долго с новгородцами толковал, выкатывал им бочки медов, однако и лучшие люди, и толковые новгородцы, от сотен черных простого народа, головами крутили: мол, не знаем, как бог киевский с богами нашими уживется. К волхвам Добрынюшка и не приступал! Те, как узнали, кто на Добрынином дворе плотниками из дуба вытесывается, за сто верст его обходить стали. Перед тем как везти нового идола на капище, услал Добрыня своих подальше от Новгорода. Сын старший Константин, который с попом греческим якшался и себе имя такое выбрал – постоянный, мол! – всех младших увел в селище подгорное, а жена заартачилась:
– Никуда не пойду!
– Ах ты, бестолковая моя! – говорил Добрыня, обнимая ее за круглое плечо. – Мало что тут будет?
– А что бы ни было! – отвечала она. – Не пойду я от усадьбы своей да от хозяйства!
– Да пропади оно пропадом, хозяйство это. Али тебе головы своей не жаль?
Дородная женушка Добрынина походила, потопала по избе да и брякнула:
– Хватит! Нажилась я без тебя! Никуда не поеду! Ты поедешь – и я с тобой, а одна не поеду!
– Куда я поеду, у меня служба! – смеялся Добрыня.
– А я вот – жена твоя! Куды ты, туды и я!
– Во как! – улыбался Добрыня. И виделась ему не эта многопудовая краснолицая крикливая тетка, а та, тоненькая, синеглазая, коей дарил он ленту голубую на русую косу, покрывал худенькие плечи шубейкой собольей… И не было с тех пор для него женщины милей и краше. Сел он рядом с ней на лавку, помолчал и сказал, вздохнувши:
– А хорошо мы с тобой жизнь прожили…