Подозрения на паранойю и патологическую ревность. Она знает вещи, которых знать не должна. Неужели она шпионит за мной? Каким образом?
«Ну и кто тут похож на параноика? Не Дэвид ли?» – хочется мне подписать под его заметками.
Адель утверждает, что в инциденте с Джулией в цветочном магазине нет ее вины, но слишком много сходных случаев в прошлом. Никакие меры не приняты – нет доказательств. Джулия расстроена/напугана. Дружбе конец. Работе конец. Договорились, что никаких больше работ. Может, она сделала это, чтобы можно было на законных основаниях сидеть дома?
Адель как-то обмолвилась, что одно время работала в цветочном магазине. Видимо, это оно и есть. Но что произошло? Вспоминаю ежедневные телефонные звонки. Может, Дэвид срывал ее работу, чтобы не дать ей выбраться за пределы дома? Но что это за инцидент, о котором он упоминает? Что там произошло на самом деле? На основании этих записей никто и никогда не признал бы необходимость в ее принудительной госпитализации. Там нет ни каких-либо подробностей, ни данных официального освидетельствования, ни протоколов терапевтических сеансов. Возможно, он рассчитывает, что его репутация позволит ему использовать эти писульки против нее. Искусное очернение вместо обвинения в лоб, чтобы создалось впечатление, будто все это страшно его самого тяготит. Пролистываю папку дальше, к недавним записям, в процессе выхватывая глазами фразы, от которых кровь стынет у меня в жилах.
Психотический эпизод. Социопатические наклонности.
Я вижу сделанные им назначения, но суть произошедшего по-прежнему неясна. Одни намеки. Это заметки для частного использования, но у меня по-прежнему такое ощущение, что он пишет о незнакомой женщине. Это все не про Адель.
Марианна не будет выдвигать обвинений. Нет доказательств. Договорились переехать. Опять.
Марианной звали ту женщину из Блэкхита, про которую говорила Адель. Что же там произошло на самом деле? По всей видимости, Адель обнаружила, что он с ней встречается, и устроила скандал? Я представляю в этой ситуации себя, и меня начинает подташнивать. На месте этой самой Марианны легко могла оказаться я. Мне совершенно невыносима мысль, что Адели может стать известно о моем поведении. И не потому, что я считаю ее ненормальной, в чем бы там ни пытался Дэвид убедить окружающих, а потому, что она моя подруга. Мне невыносимо думать о том, что она может узнать, как я ее предала.
Вновь перечитываю фразу. Про «опять». Сколько раз они переезжали? Адель мне этого не говорила, и тут ничего на этот счет не сказано. Возможно, он хочет, чтобы, когда он в конце концов покажет кому-нибудь всю эту мерзость – возможно, доктору Сайксу, – все выглядело так, как будто он пытался защитить ее, но это стало невозможным. Пробегаю глазами последние страницы, но расшифровать его почерк не представляется возможным. Выхватываю пару слов, при виде которых сердце у меня едва не останавливается – «родители» и «имущество». Пытаюсь вычленить хоть какую-то крупицу смысла из бессвязных предложений, окружающих их, но ничего не выходит. Все это писалось в нетрезвом виде, я совершенно в этом уверена. Такое чувство, будто психически больной человек – автор этих записей, а не их предмет.