Разогнанные до четырёх max, «Аларды» металлическими стрелами вонзились в броню «Энгона» и огненными вспышками подтвердили — это всё, конец. Пит Роумэн последний раз взмахнул острозаточенным топором и упал замертво в объятия Валькирий, упал с улыбкой на устах. Он отомстил алгойцам, он пошёл на таран, как делали это русские в ту, вторую мировую. И с последней отлетевшей в Вечность искрой сознания понял — как это нормально и правильно, умирать, чтобы жили другие поколения.
Потрясённый Ненди невидяще смотрел в экран, не замечая, как слёзы оставляют горячие следы на смуглых щеках. И пусть он нисколько не виновен в их смерти, но всё равно боль рвала сердце. Потому что погибли свои — глупо, бессмысленно и неотвратимо. И с этим предстояло как-то жить…
Капитан «Энгона» голову тоже не потерял, хотя в неё и лезло постоянно и навязчиво нечто чужеродное, липкой паутиной оплетающее мозг; чей-то потусторонний шёпот твердил и твердил, не переставая: «Возьми управление на себя и двинься навстречу ближайшему судну поддержки, размажь его по броне, смешай с дерьмом! Потому что это враг! Если не успеешь ты, то непременно успеет он!» И капитан видел на экранах, как «Руанда», ближайший линкор огневой поддержки, действительно начал разворот и манёвр сближения. Вопреки логике и всякому здравому смыслу.
Капитану казалось, что сейчас он находится между сном и явью. И чем дальше, тем больше ему хотелось, чтобы это всё именно сном и было. Пусть кошмарным, до мурашек по коже, но только не явью. Ибо та была чудовищна своей иррациональностью. То, что творилось вокруг, привычной реальностью быть никак не могло, с её-то каждодневными обязанностями и регламентированностью. Здесь было что-то другое. Беспредельное и жуткое в своей необъяснимости.
В голову лезло это идиотское «Возьми управление, возьми немедленно!», лезло нагло и с полным правом на жизнь. Но он и думать не мог, чтобы голосу этому поддаться, сопротивлялся, как мог. Знал ли ва-гуал, что некоторые люди обладают своеобразным иммунитетом против его чар? Где не последнюю роль играли сила воли, внутренний стержень, сама составляющая человеческой личности, так называемая сила духа? Нет, конечно. Ему вообще было на то плевать. Его интересовала всегда масса. Он питался общим, и такие нюансы его не интересовали. Поэтому в целом он всегда выигрывал. И это целое в полном объёме себя сейчас и проявляло — оно крушило всё, что под руку подвернётся.
Внизу, в операторской, творилось нечто невообразимое: люди сцепились друг с другом и в своём неистовстве на людей походили мало, за ниточки их дёргали сейчас одни инстинкты, где как раз инстинкт самосохранения пребывал едва ли не на последнем месте. Это было страшно и необъяснимо. Дико это было и неестественно. Вакханалия низменности и сон разума. Разума, что до этой минуты был вполне нормален и работоспособен и поэтому относительно предсказуем. Капитан ничего не понимал и некоторое время просто растерянно оглядывал помещение со своего мостика, умом понимая, что произошло нечто из ряда вон, какой-то сбой, что всё это — явная провокация, устроенная каким-то образом алгойцами, хотя сердцем и чувствовал, что тут возможно и другое. Более масштабное в своей агонии. А то, что началась агония, было ясно. Ибо все признаки налицо, да и как всё это воспринимать по-другому? Люди просто переставали быть людьми.