— Её имя Энн, — ответил Баев после секундного замешательства и тут же поразился, — это имя ему только что пришло в голову. Энн? Что ещё за Энн? И почему Энн? А потом вдруг из глубин памяти неожиданно пришло — не Энн, а Энея, богиня здравомыслия и здоровья, покровительница всего живого, даже больше — всего Сущего…
Чёрт возьми, откуда он это выискал, из каких анналов? Мифами и легендами никогда особо не увлекался, имел, так сказать, общие сведения, а тут сразу — Энея!.. Хотя ничего против, конечно, не имел, что ж, Энея так Энея, на том и решим. Тем более имя ему понравилось, было в нём что-то зовущее, нежное и пленительное одновременно. Как лепестки разгорающегося костра посреди наступившей ночи, как распускающийся бутон розы… Как последний, прощальный поцелуй уходящей любимой женщины… Энея…
— Пусть будет Энн, — согласился с ним и Гонгвадзе, пожимая плечами. Он был практиком и прагматиком (должность обязывала), и символика его интересовала постольку поскольку. Он хмуро посмотрел на Баева и сухо продолжил. — Ты понимаешь, Ким, что только что дал информацию важнейшего стратегического значения, от которой, возможно, зависит весь исход Датайской кампании? Но я не могу как начальник вверенного мне Сектора опираться в своём рапорте руководству, — кивок в сторону потолка, — на столь необычный и практически неизученный источник информации, каким на данный момент является твоя…мм… Энн. Это нонсенс. Верно?
Баев вздохнул и нехотя кивнул, соглашаясь. Да, всё так, именно так, леший побери! Они ей, естественно, не верят (он надеялся, что пока не верят) в силу специфики своей работы. Не могут понять, кто она и что она. Да и он сам как на перепутье, весь во власти сомнений и догадок. И потом… Как им объяснить, что чувствует он в моменты общения с Энеей? Как описать те образы и эмоции, что она проецирует ему прямо в мозг и душу? Какие слова, в свою очередь, тут подобрать, если их своеобразный «разговор» даже и сравнить-то не с чем? В своём рапорте после возвращения с Мизая он ничего об этом не зафиксировал. Потому что его ощущения и эмоции во время контакта с девочкой к документам, что называется, не пришьёшь, к тому же это было его личным делом и никакой особой оперативной составляющей ощущения эти не имели. Во всяком случае, он так думал. И как, оказывается, всё это сейчас выходит боком! А ведь на самом деле, как объяснить, каким образом у него появилась информация об алгойском подпрстранственнике, заходящим сейчас нашим в тыл? И уж совсем ни в какие ворота не полезет его рассказ о том, что и он там побывал, пусть и ментально, и собственными глазами (хотя, ими ли?) видел того алгойца с его кошмарным содержимым на борту. Он бы на месте Гонгвадзе вряд ли поверил, засомневался бы уж точно: что тут за околесицу несёт наш лучший оперативник? Какие ещё к чёрту мысленные прыжки за сотни светолет? Ах, с помощью той самой девочки? Ну- ну… М-да.