Ничего не понимая, я пошел в отдел кадров, к майору-бюрократу. На стук в окошко высунулась толстая физиономия. Я доложил:
— Товарищ майор, вас вызывает полковник Гамов!
Нужно было видеть, как задергался этот прохвост, изменившись в лице. Он выскочил из своего «убежища», поправляя ремень на гимнастерке, заикаясь, спросил:
— О чем вы беседовали с полковником и по какому вопросу он меня вызывает?
Я, чтобы еще больше распалить этого чинодрала, подлил масла в огонь:
— Беседовали о войне, о фронтовых делах, потом рассказал, как дважды обращался к вам..!
Последние мои слова привели майора в смятение. Смотрел я на эту штабную крысу и думал: «Есть еще такие людишки, лизоблюды, готовые до конца войны отсидеться в тылу, на тепленьком месте, а потом будут бить себя в грудь и говорить: «Мы тоже пахали».
В кабинете Гамова майор также выказывал свое подобострастие, не «ел», а «пожирал» начальство. Во всем его подленьком существе таилось одно — боязнь навлечь на себя чей-то гнев. Гамов даже не заметил взвинченного состояния своего подчиненного, коротко приказал: «Лейтенант Демидов находится в распоряжении Управления кадров артиллерии Красной армии сроком на 50 дней. Прошу выдать ему предписание. Кроме того, прошу обеспечить питанием на тот же срок».
Затем, обращаясь ко мне, Гамов протянул руку, пожелал хорошего отдыха и сказал:
— Жду тебя, лейтенант, здесь, в этом кабинете, ровно через месяц. До свидания!
Когда мы снова пришли в отдел кадров, майор нырнул в свою «нору», быстро оформил все документы, выдал талоны на питание и угоднически сообщил, мол, если в дальнейшем возникнут какие-нибудь вопросы, то я могу обращаться прямо к нему.
Кивнув в знак согласия, я покинул Управление…
Сестра Мотя так обрадовалась, когда узнала, что я получил месячный отпуск, что даже расплакалась. Был в восторге и я. Еще бы! Целый месяц можно гулять по Москве, побывать в театрах, посмотреть новые фильмы, походить по музеям. И все это можно будет делать без спешки и суеты.
Несколько дней я отсыпался, навещал московских близких и дальних родственников, потом начались культурные мероприятия. Пересмотрел репертуар многих театров.
За время войны это был единственный отпуск, который я использовал, как говорится, на полную катушку. Мой отдых не испортил даже налет на город гитлеровской авиации. Правда, это случилось единственный раз. Я уже настолько свыкся с мирной жизнью, что мне иногда казалось, войны не существует вообще, но она, проклятая, напомнила о себе.
Возвращаясь как-то домой после визита к родственникам, на улице застал меня сигнал воздушной тревоги. Москвичи, спокойно, без суеты разбегались по укрытиям, я же не знал, куда мне идти, и стоял на тротуаре, словно парализованный. Откуда-то появился милиционер и предложил спуститься в метро. Вняв его совету, я отправился в метро, но спускаться не стал, остановился у входа и решил понаблюдать за воздушным боем. В небе уже вспыхивали ослепительные краски выстрелов, перекрещивались десятки ярких лучей прожекторов, выстрелы зениток и гул невидимых самолетов — все сливалось в один протяжный вой и грохот. На фронте довелось повидать и не такое, но сейчас, под прикрытием стен мощных зданий, мне почему-то стадо жутковато, наверно, уже отвык от артиллерийской канонады.