Другой бедой, которую я постиг на своей шкуре в Петербурге, оказался голод. Казалось бы, в столице должны были быть лакомства, которых нет в деревне, но всё оказалось ровно наоборот. Дома был хотя бы кусок сухаря, можно было набрать ягод, сварить уху из мелкой рыбешки или спросить пирожок у Лаврентьевны, а здесь нужно было только красть или отбирать у более слабого. Когда люди с восторгом говорят о Петербурге, о домах и каналах, о прекрасных дамских нарядах и вахтпараде на Дворцовой[63], мне делается не по себе. Люди часто смотрят только на внешнее и не видят внутренних токов, текущих в глубине тела. Люди забывают, что Петербург был основан вдали от плодородных полей и жирных пастбищ; город и по сей день окружен глубокими болотами, родящими только чернику и комаров, и потому главное страдание огромного города состоит в вечном отсутствии хлеба. Каждый год в город приходят десятки тысяч рабочих, но даже найдя работу, они тратят все свое жалованье на хлеб. В неурожайный год цена на хлеб поднимается в несколько раз, из деревни приходит еще больше работных людей, и никакие амбары и магазины[64] не утолят первого человеческого желания – есть. Кроме того, купцы вывозят хлеб за границу; то, что осталось, распределяется по дворянским домам, а сусеки разворовываются и списываются на мышеяд и наводнения. Я уверен, что однажды нехватка хлеба в Петербурге приведет к кровавому бунту, а в случае неприятельской осады в городе начнется самый страшный мор в истории нашего времени.
* * *
Нашим надзирателем был лекарь Карл Павлович Книппер; полунемец-полушвед; человек крайне прагматический и скупой; несмотря на все его усилия, воспитанники ежемесячно умирали от дизентерии, оспы, холеры и туберкулеза; в народе нас называли ангелами смерти. Книппер хорошо говорил по-российски, но при этом у него была привычка к месту и не к месту вставлять немецкие слова, обрывая их безо всякой грамматики; он хвастался, что знаком с самим Линнеем; у него был микроскоп; он заглядывал в стеклышко каждое утро с тою же аккуратностью, с какою лютеранский священник служит на органе заутреню.
– Этот отмучился… erbarme dich, lieber Gott…[65]
У Карла Павловича были две мечты – разбогатеть и основать свой собственный театр, он и общался с Иваном Афанасьевичем только потому что это давало ему надежду на воплощение его грез. Кроме того, у него были постоянные сношения с соотечественниками, жившими на Миллионной. Здесь, меж Зимним дворцом и Летним садом, меж Мойкой и Невой, была целая немецкая колония. У немцев были свои церкви, школы, театры и даже своя газета, St. Petersburgische Zeitung. Всегда пунктуальные и педантичные, они даже на семейную прогулку выходили в точные часы, между пятью и шестью вечера.