– То есть вы не признаете силы разума и просвещения?
– Просвещение – благородное слово, – грустно сказал сочинитель. – Вот только чушь это все. Имеют значение только деньги. И страсти. Вы сейчас этого не понимаете, но потом поймете.
С пива мне стало дурно. Я вышел на улицу, сунул два пальца в рот и выблевал пиво на грязный снег. За двором была Фонтанка. Это сейчас ее почистили, выпрямили и приодели в гранит, а тогда это была самая обычная речка с песчаными подъездами, щедро унавоженными лошадьми. Я спустился к реке, ополоснул лицо, счастливо выдохнул и собирался уже было возвращаться в трактир, как вдруг услышал голос Эмина. Сочинитель тоже, очевидно, решил подышать свежим воздухом и сейчас разговаривал с каким-то прохожим, судя по речи, семинаристом. Было совсем уже темно, вдобавок ко всему у речки стояла мажара[92] с сеном, перегораживающая обзор.
– Нет, – сказал Эмин, – табаку у меня нету.
– Очень жаль, – отвечал прохожий. – Сейчас все курят табак. А в Турции курят кальян, сразу несколько человек. Очень экономно получается.
– Курить кальян опасно с медицинской точки зрения, – заметил сочинитель. – Можно заразиться какой-нибудь болезнию, ведь в компании все по очереди вкушают одну и ту же трубку, и ежели один из друзей болен, то и все заболеют. Лучше курить европейскую трубку.
– Но курить кальян – это принятый обычай. Стоит ли разрушать народные обычаи во имя европейского просвещения? Ведь это может привести к гибели нации. И потом, у европейцев тоже есть странные обычаи. Например, целовать туфлю римского папы. Ведь если вся Европа поцелует туфлю папы, люди обязательно чем-нибудь заразятся. А православные целуют иконы.
– То есть целовать Богородицу так же неправильно, как курить кальян?
– Бог не терпит идолопоклонников. Адское пламя будет сдирать кожу с их головы, а скорпион жалить в глаза, и так будет продолжаться вечно, всё оттого, что эти люди не признали истинного учения, а признали идолов. Но хуже всего будет вероотступникам, – их-то ждет по-настоящему мучительная смерть.
– Нет, – заспорил Эмин, – на Страшном суде нет никакого наказания для вероотступников. Я внимательно изучил этот вопрос.
– Совершенно верно, – отвечал его собеседник. – Поелику убивать вероотступников как бешеных собак долженствует еще при жизни…
Беседующие удалились в сторону, и теперь я мог расслышать только обрывки их слов, из которых сделать логического заключения о предмете разговора стало решительно невозможно.
В трактире было все так же шумно и уродливо, – как на лубочной картинке. Премьер-министра не было; очевидно, он тоже ушел блевать. Я некоторое время сидел один, печально подперев щеку рукой и размышляя о безнадежности мироздания и своей нелепой, никому не нужной жизни. Через некоторое время вернулся Эмин.