– Ты совсем дурак, что ли? – прошипел Мишка. – Ты знаешь, кого на этом кладбище хоронят? Лиц, находившихся под следствием в Тайной экспедиции… Пойдем, а?
– Жрать хочу, – сказал я. – Со вчерашнего дня ничего не ел. А здесь, на поминках, можно блинов урвать. Ты иди, если сыт.
– Однако, ты прав, – согласился с моими доводами премьер-министр. – Надо пожрать.
По моему глубокому убеждению, нет на земле другого народа, который с таким священным трепетом относился бы к поминовению усопших, как это делают в России. Только в России поминки растягиваются на сорок дней, в течение которых полагается пить, скорбеть и ничего не делать, особенно на третий и девятый день, и затем в сорочины и полусорочины. Я полагаю, что сия традиция не имеет никакого отношения к христианству и ведет свое происхождение еще с языческих времен, когда варягов хоронили вместе с их конями и наложницами. Поминки в России не менее значительны, чем свадьбы, они должны быть прилично устроены, они всегда проходят суровую критику светским мнением; вы обязаны приглашать на поминки влиятельных лиц; ежели вы хотите сделать карьеру в России, вы обязаны следовать этому правилу, иначе за вами очень быстро закрепится статус чужака, врага; свет сожрет вас с потрохами только на том основании, что вы не были достаточно почтительны и щедры. И напротив, ежели вы сделали всё как полагается и в отношении вас вынесен странный вердикт – «добрые поминки», – вашим покойникам будет обеспечено загробное царство, а вам – вход в самые влиятельные дома и салоны.
Главное же угощение на русских поминках составляют обычно блины, которые сами по себе являются языческим символом. Подобревшая служанка вынесла нам их целый пяток. Однако ж не успел я съесть и половины, как из дома вышел распорядитель с белым шрамом на лице и решительным шагом направился в нашу с Мишкой сторону. Забыв о блинах и чести, мы бросились бежать в разные стороны.
– А ну, стой! – крикнул распорядитель и, к несчастью, стал преследовать не Мишку, а меня.
Я до сих пор помню эту погоню каждым членом своего тела. Я бежал по Колтовской, распихивая местных жителей и огибая коров, перепрыгивая кусты и огороды, мимо домиков, выкрашенных в солнечный, блинный цвет. Всюду была весенняя грязь; у воды стояли рыбаки, рассуждавшие, не подошла ли еще корюшка, с тою же деловитостью и степенностью, с которой лондонские купцы обсуждают свои миллионные операции с чаем и табаком. Мой преследователь не отставал; ежели я обрызгивал рыбаков грязью, то и он наступал в грязь и выдавливал ее своими ботфортами; даже не оборачиваясь, я слышал это чавканье в своей груди, словно звон набата.