Уже напечатанную было его диссертацию о происхождении русского народа сняли прямо с печатного станка и сожгли. Ему понизили оклад и лишили званий. Против него выступил даже верный приятель Крашенинников.
Русские просто не понимали вещей, которые он им говорил. Он говорил, что бесценные рукописи гибнут тысячами. Он говорил, что необходимо учреждение, в котором можно было бы хранить исторические документы. В Петропавловской крепости лежали бумаги Меншикова; с каждым новым наводнением они приходили всё в большую негодность. Он сказал об этом коменданту, комендант ответил, что было бы лучше, если бы эти бумаги совсем утонули, во избежание крамольных идей.
На смену популярной в тридцатые годы теории о том, что Рюрик был откуда-то с берегов Балтийского моря, из Курляндии, пришла еще более дикая идея о каких-то роксаланах, явившихся чуть ли не из самой Индии. Мюллер вздохнул и начал разрабатывать восточную версию.
Он хотел было заняться историей Смуты, но ему сказали, что этого лучше не делать: не нужно привлекать внимание к неспокойным временам.
Потом его слова были все-таки услышаны, и его назначили управляющим архивом К. И. Д. Он бродил по Хохловскому переулку, старый, но довольный, бормоча под нос российские и немецкие ругательства.
* * *
Как-то раз Мюллер вызвал меня к себе. Он сидел в кресле, развалившись, словно старая лошадь, проскакавшая без устали несколько верст.
– Поди-ка сюда, – тяжело дыша, проговорил он. – Садись тут, – он указал на какую-то подставку рядом с собою. – По-немецки говоришь?
– Nicht, – отвечал я. – Das nein.
Мюллер вздохнул совсем тяжело, а потом пустился в полудетские рассуждения на тему того, что такое хорошо и что такое плохо. Получалось так, будто бы всё немецкое – хорошо, а всё русское – плохо.
– Письмо мне пришло, – сказал он, вынимая из кармана камзола бережно смятый листок. – Тут говорится, что ты Wunderkind. Что у тебя необычайные способности к язы́кам. А знаешь ли ты, кто адресант сего послания? Пишет мне матушка-императрица и присовокупляет, чтобы я проявил к тебе отеческое внимание и любовь… Хотелось бы знать, юнкер, как ты… дер… пф-ф-ф… в фаворитах… мерзавец… мальчишка…
– Господин советник, – сказал я как можно более вежливо, – я видел императрицу только однажды, в Меншиковом дворце. Почему я знаком ей, мне неведомо. Что же до моих способностей, то да, я страдаю некоторой болезнию, особого рода чувствительностью. Я вижу… разный вздор… Язы́ки всегда легко давались мне, а немецкого я не выучил, поелику не было случая.
– Ну так иди и учи! – гавкнул Мюллер. – Весной поедешь в Лейпциг, в университет. Получишь от меня письмо рекомендательное, к Бёме… Пшел вон!