— При чём тут нормативы? — с некоторой растерянностью говорит Валера.
— При том, — не объясняет Нина. — Вот вы привыкли вспоминать, как вам было хорошо и спокойно, как вы не боялись. Чего же вы теперь все боитесь?
— Я не боюсь.
— Боитесь. Бомбардировок, может, и не боитесь, а вот назвать вещи своими именами — боитесь. И им, — показывает Нина за спину, — боитесь рассказать правду. Это же не так просто, как вспоминать про счастливое детство.
— Валерий Петрович говорит про другое, — пробует вступиться Паша, но Нина тихо, однако твёрдо его перебивает:
— Про это, — перебивает она, — именно про это: про страх и безответственность. Вот вы, Пал Иваныч, со своими детьми про войну говорите?
— Я — словесник, — отвечает на это Паша.
— А вы понимаете, что у половины из них родители воюют? Догадываетесь хотя бы?
— Ну… — неуверенно говорит Паша.
— А догадываетесь, что часть из них воюет против вас? Против нас, — поправляется она.
— Против меня никто не воюет, — возражает Паша сухо, поскольку разговор нравится ему всё меньше. — Я ни за кого.
— Ну а когда стреляют по вашему племяннику — вы тоже ни за кого? Когда прилетают снаряды в интернат, где он живёт? Это против кого воюют? Против меня?
— Я не знаю, кто стреляет.
— Правда? — спокойно удивляется Нина. — А я знаю. Хотите, вам расскажу? Знаете, куда выходит наш спортзал? Вот Валерий Петрович знает, он физрук.
— Не знаю, — так же сухо отвечает физрук.
— А я знаю, — говорит Нина. — Спортзал выходит на юг. И снаряд прилетел с юга. А что у нас на юге? Валерий Петрович, что у нас на юге?
— Откуда я знаю? — раздражённо говорит физрук.
— Да знаете, всё вы знаете. Граница у нас на юге. Государственная граница. Бывшая государственная граница, — поправляет себя Нина. — И стреляли именно оттуда. И что тут непонятного? Что тут такого сложного, чтоб этого не знать? И если вы сами себе не хотите в этом признаться, то кто вам виноват?
— С другой стороны тоже стреляют, — огрызается Валера.
— Стреляют, — соглашается Нина. — Только ведь вы об этом тоже не говорите. Будто вас это не касается. Хотя давно следовало определиться, с какой вы стороны. Привыкли всю жизнь прятаться. Привыкли, что вы ни при чём, что за вас всегда кто-то всё решит, что кто-то всё порешает. А вот не решит, не порешает. Не в этот раз. Потому что вы тоже всё видели и всё знали. Но молчали и не говорили. Судить вас за это, конечно, не будут, но и на благодарную память потомков можете не рассчитывать. Короче, — говорит Нина и решительно поднимается, — не тешьте себя иллюзиями, отвечать будут все. И хуже всего будет тем, кто отвечать не привык. Я готовлю обед, Валерий Петрович, можете мне помочь. Да, Пал Иваныч, — поворачивается она к Паше, — вы тоже можете остаться на обед. Хотя Саша вас ждёт, так что можете идти. Только возьмите что-нибудь на дорогу.