— Назад. Оставь его.
Раскосый повиновался, не сказать, чтобы с охотой. Я вытянулся на земле, потом сел и схватился за ногу. Штанина намокла от крови и от боли сводило даже живот.
— Вставай.
Раскосый посмотрел на меня, хотел пнуть, но вместо этого нагнулся и поднял меня под мышки. Я повис в его руках, даже не пытаясь устоять хотя бы на здоровой ноге.
— Кто ты? Зачем ты пришел к нам? — мой спаситель хладнокровно прошел мимо меня и сел на завалинке. — Вот что, парень, если ты сейчас расскажешь нам все чистосердечно, — он усмехнулся, словно это слово таило какой-то смысл, а его апостолы даже хмыкнули. — Мы можем смягчиться. Начинай, рассказывай, я слушаю.
Меня встряхнули, считая это, видно, лучшим стимулом.
— Что рассказывать? — я старался казаться прибитым и искренним, а сам лихорадочно соображал.
— Да все. Кто ты. Что за муть у тебя на душе.
— Я… Я работаю слесарем, встретил вот Сашку Головина, он искал свою сестру. Я обещал помочь ему, и мы разошлись в разные стороны…ну…чтобы… Понимаете?
Меня встряхнули.
— Понимаем. Трави дальше.
— На машину, на которой я ехал, напали. Меня ранили. Вы же все это знаете лучше меня.
— Не твое дело, что мы знаем, а что нет.
И тут ему пришлось замолчать. Настя со своим огромным животом налетела на них и, отталкивая от меня моего раскосого мучителя, обхватила меня за фуфайку.
— Андрей! Скажите им!
Андрей возник между мной и тем, кто сидел на завалинке, и обернулся к Насте.
— Веди его отсюда.
— Пошли.
Настя потянула меня прочь, и я поволок свою ногу, чувствуя спиной взгляды голодных собак. Почти в беспамятстве я упал на кушетку в сенях своего лазарета и скорчился от боли, вцепившись одной рукой в бедро.
— Сейчас, миленький, — повторяла и повторяла моя сиделка. — Потерпи. Потерпи, пожалуйста.
Она суетилась вокруг, раздевая меня, делая укол, меняя повязку, а я часто дышал, скрипя зубами от боли. Но обезболивающее начало действовать. Там видно, был еще димедрол, и я стал отключаться и сквозь наступающее безразличие, и отупение услышал голос Андрея.
— Ну, как он?
— Кровь остановилась. Господи, за что они его так! Андрей, они же настоящие звери, зачем вы их приняли? Как мы хорошо жили до них.
— Молчи, молчи, Настеныш. Все образуется, дай только время.
— А он? Они же его убьют.
— Я уже поговорил с ними. Больше они его не тронут, успокойся.
— Не могу. Андрей, что теперь будет?
— С кем? С ним?
— Да. И со всеми нами.
Тут я отключился. Забытье отгородило меня плотной стеной и от коммуны, и от всего мира. Спал без снов, глухо, слепо и, может быть, во сне зализывал свои раны, и только когда проснулся, ужаснулся тому, во что влип. Мне уже не нужны были деньги, жизнь, в конце концов, дороже.