Я бежал, забыв обо всем и не скоро осознал, что слышу человеческий крик. Даже не крик, стоны, частые, звучавшие на одной ноте. Я остановился, озираясь. Крик несся откуда-то сбоку. И я, спотыкаясь о валежник, повернулся туда, даже не отдавая отчет в своих действиях.
На какое-то время все стихло, но я уже знал направление и шел туда, стараясь только двигаться осторожно. Я готов был ко всему. И все же то, что я увидел, потрясло меня.
Женщина полулежала, опиравшись спиной о ствол дерева и раздвинув согнутые в коленях ноги, совершенно голые, даже без капроновых колготок. Широкая цветастая юбка ее была задрана и лежала, скомканная, на животе. Она быстро и тяжело дышала, слегка выгнувшись и закидывая кверху голову. Сначала я посчитал ее толстой, но ноги ее были худые и стройные. И тогда я догадался обо всем и, шагнув вперед, тихо позвал:
— Настя.
Та не услышала, усердно нащупывая что-то на спине обоими руками. Я, слегка замешкавшись и оробев, позвал снова, уже громче:
— Настя!
— Сейчас, — плачущим голом проговорила та. — Сейчас, отпустит, и я еще встану и дойду. Подожди. Что?
Тут она вздрогнула и, слегка выпрямляясь, взглянула на меня, как на выходца с того света.
— Сережа?
Я подбежал к ней.
— Тебе помочь?
— Сережа? Ты тут? — повторяла она, вся подаваясь вперед и я, присев, обнял ее.
— Сережа, они отпустили тебя? — Настя всхлипывала, утыкаясь лицом мне в шею, тут же поднимая голову и прижимаясь к моей небритой щеке.
— Как же, жди. Я сбежал. А ты, ты что здесь делаешь?
— Я в город иду. У меня схватки начались, и я хотела успеть дойти хотя бы до поста ГАИ.
— А ГАИ-то зачем? Чтоб роды приняли?
— Чтобы тебя выручили. Они же тебя убить хотели.
— Настя! — я обнял ее крепче.
И тут она закричала. От растерянности и испуга я даже отпустил ее и отстранился. Настя же, сразу откинувшись назад и перестав кричать, задышала шумно и часто.
— Пойдем, — неуверенно проговорил я. — Давай, приподнимись, я понесу тебя.
— Поздно, Сережа, я уже рожаю.
Все это она проговорила, продолжая часто дышать, и длинно и протяжно кряхтя.
— Господи, помоги. Сережа, руки.
Я схватился было за ее руки, комкающие юбку.
— Не трогай. Сними фуфайку и вымой в ручье руки по локти… скорее. Там, в сумке, мыло.
Я бросился к сумке, как послушный школьник. Большая мужская сумка с длинной ручкой стояла у самого дерева. Она была набита целлофановыми пакетами с аккуратно сложенными тряпками. Мыло тоже было уложено в целлофановый пакет и крепко завязано — большой кусок хозяйственного мыла. Я не стал возиться с узлом, а просто разорвал тонкую прозрачную пленку в клочья, бегом бросаясь к ручью, текущему рядом, там разделся и бросил бушлат на берег. Мыло было совсем новое, все в ребрах и углах, и я чуть не уронил его в воду. Никогда в жизни я так тщательно и усердно не мылил руки, так старательно и торопливо смывая их в бегущей воде, не забывая при этом и про сбитые ногти. В общем, все как в кино про врачей.