— Но ведь записку можно написать заранее, а потом застрелиться, — усомнился Толоконников.
— Вы правы, доктор. Но вспомните разговор с уборщицей из буфета. Она говорила, что Орлов приехал к Тоне веселым, с подарком. Но разве мог он шутить, если бы уже держал в кармане прощальную записку? — Байдалов усмехнулся. — Не надо быть психологом, чтобы понять это.
— Алексей Тимофеевич, — окликнул Гаевой, подойдите сюда.
— Что там?
— Следы карандаша…
В том месте, где на корточках сидел Гаевой, в траве краснели кусочки карандаша. Здесь, видимо, Орлов чинил карандаш, причем очень спешил, срезая быстро и крупно…
А забывший обо всем на свете Тимонин сидел на траве и жадно курил папиросу. В груди и висках звенела тупая ноющая боль. Не верилось, не хотелось верить, что вот здесь рядом, в пяти шагах, неподвижно лежит простреленный пулей Никита Орлов, славный парень, боевой друг, однополчанин. Застрелился сам? Нет, он этого сделать не мог! Кому же он встал поперек пути? Кто поднял руку на этого кроткого человека, который и во время войны, после боя, подсовывал пленному вражескому солдату свой котелок каши? Кто убийца? Где он, этот зверь, незаслуженно носящий святое имя человека?
Тимонин вдавливал в землю окурок и доставал новую папиросу. Курил непрерывно, делая по нескольку затяжек подряд.
Эх, Никита, Никита… Что же теперь сказать Егорке? Как взглянуть в его чистые, доверчивые глазенки, чем успокоить трепетное детское сердце? Как объяснить ему непонятную гибель твою, Никита?
В душе Бориса закипала злость. Ему захотелось сейчас же вскочить и бежать на поиски убийцы, вывернуть наизнанку всю землю, но найти того сукина сына, кто оставил сиротой маленького Егорку, кто лишил жизни хорошего советского человека — Никиту Орлова. Убийцу нельзя оставлять на свободе.
До плеча Бориса кто-то дотронулся. Это Толоконников.
— Вы узнаете его? — до обидного буднично спросил судмедэксперт.
— Да, узнаю! — почти закричал Тимонин. — Это Никита Орлов, мой фронтовой друг!.. Слышите? Мой друг! Он спас мне жизнь! У него навылет пробита грудь немецкой пулей. Вы слышите, доктор? Эта пуля предназначалась мне!..
Толоконников промолчал. Борис тяжело поднялся на ноги, тихо произнес:
— Извините, доктор… — И закурил новую папиросу. Руки у него дрожали.
— Я вас понимаю, — вздохнул Толоконников, поправляя очки.
Подошел Байдалов.
— Доктор, помогите искать гильзу.
— Хорошо, — охотно согласился Толоконников.
Тимонин бросил окурок, поправил спадавший на лоб белокурый чуб.
— И я, — сказал он. — Что делать мне?
— Прежде всего собрать свои окурки, — строго ответил Байдалов. — На месте происшествия должны быть только следы преступников и ничего больше. Чтобы нам не путаться…