Завидовала страшно и уже не по-белому, а по-чёрному сестре своей Марфе. Каждый год у Кольцовых нарождалось по ребятёнку. Легко, без видимых страданий, без сожаления, а смиренно, как Богом данную новость, говорила Марфа сестре Глаше:
– Вот, опять понесла. Рожу, Бог даст, будет шестеро.
И извинялась перед младшей сестрой.
Казнила себя за зависть чёрную, умом понимала, что так нельзя, грешно, а поделать с собой что либо уже не могла. Завидовала! Желала зла сестре, детям её. Даже смерти. Разве ж так можно? Понимала, что грех это, страшный, тяжкий грех, а остановиться не могла, и даже не пробовала. И, стыдно сказать, находила некое наслаждение в таких подлых мыслях. Это как чешешь-чешешь зудящее место и остановиться не можешь. Вот так и у неё, Глаши, по отношению к Марфиной семье. Кажется, случись у Кольцовых какая-то страшная неприятность, горе какое-нибудь, и ей, сестре родной Глафире, станет легче, лучше на душе, веселее. И будет желать ещё худшего.
Марфа как будто понимала, будто смотрела в душу Глашке, стала остерегаться её, сторониться. Даже детей не оставляла ей, уходя по делам из дома. Уносила к уже неходячей бабушке Юзефе, еле передвигавшемуся деду Прокопу, только не к ней, сестре своей родной. Правда, в последнее время старшие начали приглядывать за младшими, и Кольцовым стало легче.
А Марфа не за детей тревожилась, как думала Глаша, а боялась лишний раз обидеть сестру, уколоть ребёнком, подчеркнуть её ущербность. Вынудила, через скандал заставила Ефима и Глашу съездить в район к врачам. Не забыла и обещание доктора Дрогунова Петра Петровича. Взяла у него письмо к его товарищу Хейфецу Иосифу Натановичу в губернский город. Сама лично посадила сестру с Ефимом в поезд, отправила. Принял женский доктор Глафиру, посмотрел, а заодно и мужа проверил по мужской части.
С Ефимом всё в порядке оказалось, а вот с ней, женой, только развёл руками.
– Увы, увы, дева, это выше моих сил и способностей. Надо смириться.
Но Глаша всё равно надеется, верит. Да ещё и не всё-то испробовано, проверено. Вон сколько случаев, когда женщина вроде больна, крест на ней ставит медицина, доктора, а сходит к старцу какому-то или к бабке-знахарке, пообщается, заручится их поддержкой перед Господом Богом нашим и волшебным образом исцеляется. Врачи только руками разводят, удивляются. А чего здесь странного? Всё в руках Господних, неужто неведомо?
Вот и Глаша ещё не всё прошла, остались Соловки да Киевская лавра Печерская. Если уж и после них ничего не получится, тогда, точно, придётся смириться.