– Это знак, слава тебе Господи, хороший знак, – уверовала Глафира и смело шагнула в протоку.
Холодная вода мгновенно сковала ноги, пронзила острыми иголками, дрожью отдалась во всём теле, но женщина упорно шла, опираясь на слегу. Вот вода дошла почти до грудей, шаг, ещё шаг, и стала отступать, выпуская Глашу из объятий.
Вторая протока была уже, но более быстрой, шумливей первой. Грохот воды, что падала с небольшой высоты, всё ж таки заглушал и охо-ахи женщины, и птичий щебет, что мгновение назад заполнял утро зарождающего дня. Не стала долго высиживать, перекрестившись, ступила в воду.
Потом сидела на том берегу, отдыхала, согревалась, ждала, пока немного просохнет одежда. Тут же и позавтракала сухарями с вяленой рыбой. Сорвала растущую в расселине голубику, пожевала, запила водой из протоки. Сняла платок, причесалась, умыла лицо.
И вот тут вдруг нашло безразличие, такая усталость, что лень было пошевелить и пальцем. Сидела, подставив лицо ласковым солнечным лучам, только мысли стали рвать, терзать душу как когда-то, перед тем как пыталась повеситься, а потом и утопнуть в омутах.
– Господи, а если и от этого толку не будет, как жить потом и стоит ли жить? Была хоть какая-то надежда. И вот ради неё она-то и жила, держалась на этом свете. А вдруг её не станет, наступит полное разочарование? Что тогда? Может, вот тут сразу головой в холодную воду, и всё? И никто и никогда не узнает, что и где приключилось с Глафирой Гринь.
Потом всё же стала рассуждать, вспомнила про Ефима, его глаза, его слова, что говорил перед расставанием.
– Выходит, мало того, что ты не родила ему ребёнка, так ещё хочешь заставить страдать лишний раз, по лишнему поводу? Неужели так и будет жить один, бобылём? Терзаться душой и сердцем от неизвестности за пропавшую жену? И почему ж ты зла желаешь мужу своему? – и упрекала, и корила себя одновременно.
Она знает мужа, верит ему. Вон сколько раз он мог бы бросить её, уйти к другой женщине, ан нет, не бросил. А ты ему что в знак благодарности? Или хотя бы своё присутствие, и то, слава Богу, для мужика, что жена цела, невредима. Или оставшуюся жизнь жить с тяжкими думами, томиться неизвестностью?
– Вот дура так дура! – одёрнула себя Глаша. – Это столько пройти, натерпеться. А тут в конце… Вот дура!
Узкая, еле заметная тропка петляла между сосен, бежала по скалам, поднималась куда-то ввысь. Но вот ветер донёс до женщины еле уловимый запах дыма.
Тропинку пересекал ручеёк, что вытекал из-под огромного валуна. И сразу же за поворотом открылась небольшая площадка с костром посредине. За костром в скале виден был вход в пещеру с дверью из связанных тонких палок. По бокам стояли заросли можжевельника, прямо над пещерой высилась огромная сосна.