– Слышал, в Пустошке арестовали Кольку Попова, знаете такого? Ну, деда Прокопа Волчкова зять старший, – Никита Кондратов взял слово. – Так этот на агитатора с вилами кинулся, за малейшим не насадил на тройчатку, да жёнка с детишками повисли на руках, не дали. Там, в Пустошке, всех мужиков бешеный поп крестил. Им сам чёрт не сват. Судить теперь будут Николая за покушение на представителя власти. А за это у большевиков суд один – расстрел.
В овине наступила гнетущая тишина. Слышно было, как с той стороны деревни, с выгона, шли коровы. Хлёсткие удары пастушьего кнута оповещали о конце рабочего дня.
– А может, за винтари да в лес? – Данила нарушил молчание. – Как же я такую ораву прокормлю? Где трудодней набраться? Легше из-под моста зарабатывать, грабить, чем получить честным трудом.
– Слабы мы. Вон в Пустошке мужики не нам чета, а после первого восстания так теперь притихли, как тридцать человек у них расстреляли в двадцатом годе. Куда ж больше рисковать собственными головами да жизнями?
– Я так думаю, – снова начал Аким. – Как бы там ни было тяжело, а придётся смириться, идти к большевикам на поклон, вот так. Список я смотрел у Никиты Семенихина. Там мы все записаны. Так что думайте, мужики, а я пойду с повинной. Куда мне, как говорит Данила, с такой оравой в тмутаракань ехать? Лучше уж дома полторы ноги протянуть, чем со всей семьёй по свету скитаться.
– Да-а, – поддержал его и Володька Комаров. – Слабы мы в коленках. Придётся кланяться голытьбе. Жизнь дороже. Только успеть за ночь хоть что-то спрятать.
– Правы мужики, – Никита Кондратов собрался уходить. – Противиться, так всем, а если сдаваться, тоже вместе. На миру и смерть красна, не то, что колхоз.
Все разошлись, остались Данила с Ефимом.
– Что скажешь, сродственник? – Кольцов грубо выругался. – Да что ж это за власть, что житья не даёт, твою гробину мать.
– Давай лучше спрячем хоть что-нибудь, – предложил Гринь. – Волов да коня жалко, земельку тоже, но жизнь жальчее.
Всю ночь прятали оставшиеся гречку, пшено, несколько пудов пшеницы, пуда три ржи. Овёс и на этот раз не прятали, оставили на виду. Перенесли за ночь зерно в заросший полынью и крапивой, полуобвалившийся погребок деда Прокопа. Даже если и найдут, пусть докажут, что это Грини и Кольцовы спрятали. Отрекутся, и всё!
С утра пошли в колхозную контору, но были уже не первыми.
Почти все единоличники собрались там, стояли на улице, курили, стараясь не смотреть друг другу в глаза. Только что пастух прогнал стадо на пастбище, пыль ещё не осела, искрилась в лучах летнего солнца.