— Ну хватит, — переводила взгляд Эмили с меня на Адама. — Вы отрицаете очевидное. Вы никогда не сможете быть просто друзьями.
— Детка, — подошел Брайан к Оливии. — Ты очень красивая.
Я чувствовала на себе прожигающий взгляд Адама и просто избегала его. То, что было между нами, снова напомнило мне, что на самом деле я принадлежу ему. Я могла танцевать на стеклах, но мою кровь после вытирал всегда Адам.
Наблюдать за Брайаном и Оливией было изумительно. Он готов был поймать мою девочку в любой момент — ребенка, которого толком не знал, целуя ее пухлые ручки и щечки.
Одна рука Адама легла на мою поясницу, и он надавил на нее, прижимая меня ближе к себе. Другая взяла мою руку, и мы начали двигаться в такт музыке, которая была лишь у нас в голове. Я положила руку Адаму на плечо, и он поцеловал меня в скулу. В результате этого мое предательское тело задрожало, и Адам, смотря мне в глаза, потянулся своей рукой к моей и переместил ее со своего плеча на шею.
— Намного лучше, — прошептал он, когда наши тела коснулись друг друга. — Ты потрясающе пахнешь. Прости меня.
— Ладно, — ответила я тихо, замечая, что Эмили с Брайаном забрали Оливию, оставляя нас с Адамом наедине.
— Ладно? Серьезно? — видела я раздражение в его глазах. — Донна, это одно слово, которое просто выносит мне мозг. Поговори, покричи, выскажись.
— Что ты хочешь услышать, Адам? — вздохнула я. — Ты не имел права решать за меня. Ты не мог трогать невинную жизнь. Это не твоя война.
— Не говори мне о невинных жизнях, Ди. Мне плевать, — сильнее прижал он меня к себе. — Я всегда выберу своих близких. Я не герой. Как мне верить тебе после слов, где слышал так мало правды?
— Никак, — попыталась я отойти. — Ты можешь мне не доверять, но ты мне или веришь, или нет. Третьего не дано. Я больше не готова играть в игры. Теперь есть Оливия, и мне пора бы уже вырасти.
— Ты выросла быстрее, чем должна была, — убрал он прядь волос с моего лица.
— Пару дней назад мне сказали, что я холодная и черствая, — схватила я его за футболку, которая была явно Брайана. — Я могла это стерпеть, когда мне говорил это Алекс или мои сотрудники, но тогда это сказала моя мать.
— Донна, — обнял меня Адам, ложа подбородок мне на макушку. — Я сказал, что люблю тебя. Но еще я люблю в тебе черту равнодушия. Напыщенного равнодушия. Даже когда тебе не все ровно, ты умеешь эмоционально отстраняться.
— То есть, ты хочешь сказать, что я бессердечная, и тебе это нравится? — усмехнулась я, смотря ему в глаза.
— Не могу представить, через что ты прошла, отказываясь от своего ребенка.