Таинственный шкаф занимал наши мысли вплоть до того дня, когда мы в очередной раз с разбитыми коленками приковыляли к травнице и не застали ее на месте.
Зато застали шкаф, и – о чудо! – большой ржавый замок на нем висел, лишь цепляясь своим крюком за одно из полуколец. Шкаф был открыт!
С благоговением, которое так и не смог вбить в нас Аристарх по отношению к святым старцам Ордена, и любопытством, которое кошкам и не снилось, мы потянули на себя дверцу, приседая в ужасе от натужного скрипа, и…
И ничего. Ничего в том шкафу интересного конечно же не было. Были чуть пыльные полки, заставленные пустыми и полными склянками, мотки бечевки, ивовая корзина с шишками, желудями и ветками, тряпицы, старые чесаные унты, в которых Данина ходила зимой, а также початая и тщательно заткнутая свернутой тряпкой бутыль кислого деревенского вина.
Еще год мы с Ксеней переживали жестокое разочарование и даже чувствовали себя обманутыми, словно Данина специально заколдовала шкаф и оставила его открытым!
Я улыбнулась, вспомнив все это. Травница, уставшая пожилая женщина, проворно сматывала грязные тряпицы и кидала их в ведро для кипячения. Только глупые приютские девчонки могли возомнить ее феей.
– Данина, я еще хотела попросить у тебя какую-нибудь настойку для бодрости. Понимаешь, выпускной год, задают много, а меня в сон клонит. На погоду, наверное. Может, есть что-нибудь? Такое, чтобы спать… не хотелось?
– Ветряна, деточка, да куда ж тебе не спать? – Данина, как квочка крыльями, всплеснула руками. – И так одни глаза остались, в чем только душа держится?
Я пожала плечами, просительно глядя на травницу.
– Ладно, сделаю, – проворчала та, – ух, эти послушницы, все учать и учать… А чего учать? Непонятно.
Она сноровисто расставила на столе плошки с травками и принялась смешивать их в ступе, продолжая ворчать.
– Учать и учать, сколько можно-то? Прям как Данилка мой, тоже все над книжками сидит, в знахари решил податься. Лучше б к кожевнику в подмастерья пошел, всегда медяшка в руках будет! Так нет же, уперся – в знахари! И не спит ночами, все над лечебниками своими сидит! Сделаю настойку как для него, бодрую!
Упоминание сына Данилки словно высветлило изнутри коричневое сухое лицо травницы, и оно помолодело, разгладилось. И в ворчливой ее ругани все же сквозила гордость за мальчишку, вот, мол, какой – решил и сделает!
Я вспомнила вихрастого белобрысого Данилу, совсем не похожего на свою смуглую мать. Был он нашим ровесником и раньше крутился в Риверстейне, помогая матери таскать тяжелые ивовые корзины с травами и шишками или измельчая в каменных ступках ветки. Нас, девчонок, он стеснялся, прятался за широкие юбки травницы и сверкал оттуда любопытными голубыми глазенками.