– Ну прости, надо ж было мистрис убедить. Хотя… – она окинула меня скептическим взглядом и добила: – Хотя навь кладбищенская покраше тебя будет! Все, я за настойками пошла, а вы живо под одеяло! Не хватало еще и правда всех хворобой заразить. – И, хитро улыбаясь, вредная травница вышла.
Я благодарно посмотрела ей вслед и вытянулась на узкой койке. Все-таки возможность поспать в тепле вместо бега по стылому двору и нудных занятий весьма радовала. Даже если для этого пришлось стать навью! И потом, вопрос собственной внешности меня и раньше не сильно волновал, а сейчас и подавно. Страшная я, так что ж поделать, замуж все равно нам не выходить. Послушницы Ордена принимали обет безбрачия. А чтобы просвещать да нести святое слово народу, и моя неказистая внешность сойдет.
И все же… Навь кладбищенская!
– Ты сегодня опять не спала? – сипло спросила Ксеня. И как она заметила? Сама же дрыхла сном младенца всю ночь. Я промолчала, не зная, что сказать. Темные, как спелые вишни, глаза подруги осуждающе рассматривали меня из-под одеяла.
– Сейчас поспи. Утро уже. Можно.
На глаза мне навернулись слезы. Защипали, и я судорожно задышала ртом, уже по-настоящему.
– Догадалась… – прошептала я.
– Дура ты, Ветряна, – сипло, но с чувством заключила Ксеня, – спи. Потом поговорим.
Облегчение оттого, что можно будет все рассказать, что Ксенька не испугалась и не отвернулась от меня, было столь сильным, что я не выдержала, затряслась от хлынувших слез. И свернулась калачиком, отвернувшись, уставилась невидящим взглядом в стену.
– Поспи, – повторила Ксеня шепотом.
И я расслабилась и… заснула.
Когда Данина принесла настойку, мы в унисон посапывали на своих койках.
* * *
Поговорить нам не удалось. Измученная вынужденным бодрствованием последних дней, я проспала до заката, даже на запахи принесенной дневальщицей каши не отреагировала. А к вечеру Ксеньке стало хуже, горячка усилилась. Подруга металась на узкой койке, красные жаркие пятна разлились по ее щекам. Данина озабоченно протирала ее влажной тряпкой, вымоченной в настойке трав, и ругалась себе под нос.
– Надо перенести ее ко мне, – сообщила травница. – Нельзя здесь оставлять, боюсь, все хуже, чем я думала… Эх, хоть бы не…
Я вздрогнула, поняв, о чем женщина умолчала. Хоть бы не гниль, от которой в прошлом году так и не спасли трех послушниц.
– Собери ее вещи. Нательную рубашку, платье, платок. И одеяло сверни, ей холодно, постараюсь ее согреть. Позову кого-нибудь, чтобы перенести Ксеню ко мне в травницкую.
– Я с Ксеней!
– Тут сиди. Если то, чего я опасаюсь…