Нет уж, довольно будет матушке и пяти золотых для начала, а остальное получит по мере надобности. Про такие деньги еще можно сказать, что скопили немного, я кое‑что дала, а может, наследство от дальнего родственника досталось – отчим не местный, его семью тут никто не знает, можно придумать какого‑нибудь дядюшку‑бобыля, облагодетельствовавшего племянников.
Себе‑то я эту награду не оставлю, мне своего заработка хватает… Но именно что хватает, выкроить из него лишку удается с трудом: не такое уж у меня большое жалованье, как многие думают. Конечно, я все равно помогала деньгами семье, но то были сущие крохи. Опять же, и о себе думать нужно: случись что, оказаться без медяка в кармане и врагу не пожелаешь, а на господскую милость лучше не рассчитывать – сегодня ты у них любимая служанка, а назавтра они о тебе и думать забыли!
Ну ничего, теперь лучше дела пойдут…
Матушка не обманула, заявилась еще до рассвета, отдала мне нечто, завернутое в мягкую тряпочку, взамен получила кошелек с монетами (я озаботилась разменять золото на серебро с медью, а то ведь и на этом ее обмануть могут!), пересчитала и ахнула:
– И впрямь богатый господин попался! Теперь‑то уж точно лошадь купим, а может, и телочку еще одну…
– Лучше тот лужок за ручьем возьмите, – посоветовала я. – Я слышала, на будущий год там запруду будут строить, так у вас его втридорога выкупят. Не продешевите только! Я узнаю, сколько за него сейчас просят, если по‑честному, и вам скажу, так что не торопитесь.
Она закивала, расцеловала меня и была такова, только подол платья мелькнул, того самого, синего…
Теперь бы не оказалось только, что вещь – совсем не та, что нужна его великолепию!
Я развернула тряпочку, чтобы получше рассмотреть безделушку: странная это была вещица, вроде бы из серебра, только больно уж тяжелая… А работа до того тонкая, что просто не верится! Людям такого не сделать, это уж точно.
И, главное, никак не разобрать, что это такое и для чего оно нужно? Сперва поглядела – на дамскую брошку похоже: с одного конца полураспустившийся цветок наподобие розы, внутри бутона – то ли птичка, то ли бабочка, такая крохотная, что ее в зрительное стекло надо рассматривать, как ювелиры делают! Но и так, если хорошенько приглядеться на свету, видно, что у этой птички‑бабочки каждое перышко видно (а может, чешуйку?) и черные глазки‑камушки размером с маковое зернышко блестят. А с другого конца «стебелька» – острие, вроде как у стрелы, только зазубренное (хотя вроде бы и такие бывают, я слыхала, нарочно, чтобы из раны так просто не выдернуть). Но уж больно зазубрины странные, неровные какие‑то…