— А что, прибавился разве кто? — живо заинтересовался Семен Михайлович.
— Приходил сегодня один, тринадцатый.
— Кто же?
— Мацукин просился, может, знаете, сапожника сын? Ему уж восемнадцатый.
— Ну и что?
— Парень хороший, только без шашки прибыл и без седла. Но конь вороной, замечательный.
— Был бы сам хорош да коня имел, остальное добудется. Принимай и таких, — улыбнулся Буденный. — И смотри: чтоб дисциплина была настоящая, революционная.
Ликвидированное накануне станичное правление для своих нужд — для почты, для посылки курьеров, для разъездов по хуторам — имело казенных лошадей. Тридцать лошадей содержалось в общественной конюшне, расположенной рядом со станичным правлением. Когда станичный атаман был арестован, Семен Михайлович тут же приказал установить у конюшни строгую охрану. Лошади были переданы в распоряжение конного отряда.
В первый же день добровольцы решили перейти на казарменное положение. Караульную службу несли строго, по очереди. Каждый сознавал свою ответственность и строго придерживался требований существовавшего тогда военного устава. Но вот удивительно: днем очередной доброволец отправился на пост и не обнаружил там часового. Подняли тревогу, кинулись на розыски пропавшего.
«Уж не казачьи ли это проделки?» — думалось всем. Подобрались, сняли часового тихо, а труп уволокли. От богатеев всего можно ожидать…
Но тревога сменилась возмущением, когда минут через сорок «часовой» как ни в чем не бывало появился в конюшне.
— И чего особого? — оправдывался часовой, когда добровольцы набросились на него. — Табак вышел, день ведь, ну я и пошел на базар за куревом.
— А ты знаешь, что за самовольное оставление поста полагается расстрел?
— Так это ж при царе было, а ныне свобода, — защищался боец.
— Что ж, по-твоему, если свобода, делай что хочешь? А что наш командир, Семен Михайлович Буденный, о революционной дисциплине говорил? Тебя к нам силком никто не тянул, а пришел — подчиняйся.
Тут же устроили общее собрание отряда, первое собрание, и решили виновника судить. Суд был скорый и правый. За совершенный революционным бойцом серьезный проступок, равный преступлению, он по законам военного времени подлежит расстрелу. Но, учитывая его молодость, несознательность и чистосердечное раскаяние, заменить ему расстрел десятью плетьми. Приговор окончательный и привести в исполнение немедленно, перед всем строем.
А когда об этом рассказали Семену Михайловичу, он очень рассердился.
— Это же самоуправство! — закричал он. — Не знаете разве, что виновного следовало арестовать и передать в руки Революционного комитета? Рукоприкладство только в царской армии было. Понимать надо! — добавил он уже тише и неожиданно усмехнулся — А в общем-то, ему и следует: не позорь отряд.