– Катька… она… да… особенная была, – наконец сквозь всхлипы заговорила Киселева, не оттолкнув, а наоборот, накрыв, почти вцепившись в ладонь Влады своей. – Но не плохая! Нет! Нет! А они все… Ведьма-а-а-чка! Черный глаз! А она добрая! Любила меня… Я как совсем плохая приходила… падала бывало. Ирка – та на меня кричать, стыдить. Мол, не мать ты, а позорище! А Катька молча до кровати тащила, мыла, укладывала… – Брови женщины резко сошлись, выражение лица стало непримиримым, а кулаки снова сжались. – А они все сами виноваты! Так и надо им!
– Гражданка Киселева, давайте уточним, кого вы подразумеваете под «всеми»? – Никита хмурился и старался произносить сухие формальные слова как можно мягче.
– Да наши, немовцы же! Они ее с мальства невзлюбили! А все соседка покойная, баба Лена! Вечно ходила по селу, сплетни обо мне носила, девчонкам, как подросли, болтать всякое обо мне стала. Дура проклятущая, чтоб ей покоя и на том свете не видать! – выкрикнула Киселева куда-то в потолок, потрясая кулаками. – А я им какая-никакая, а мать! Ирка – та всегда в слезы. Катька никогда не плакала, а как зыркнет исподлобья, и у старой змеюки то сердце тут же прихватит, то ноги отнимутся. А по мне так поделом, за язык ее злой! Вот и начала баба Лена всем талдычить, мол, Катька Киселева – ведьма самая настоящая растет, и таких топили раньше в деревнях! И прилипло! Да так, что от нее на улицах шарахались и крестились. В школе кто не общался, а кто и насмехался. Один раз пацаны даже камнями кидались. А когда пара случаев… разных… с такими вышло, так и поутихли! Только кто доказал, что это Катюха моя виновата?! Никто! Нету никаких доказательств!
Женщина прекратила всхлипывать, но слезы не переставая текли по ее щекам.
– А она ведь лечить могла! Катюха-то моя. Мне на голову больную руку положит – две минуты и хвори как не бывало! Ушибы и ранки младшим заговаривала… – взгляд Киселевой стал отстраненным, будто она ушла в себя, а на лице появилось бледное подобие горькой улыбки. – Говорила мне: «Мам, я тебя от водки-то вылечу. Обязательно! Только старше стану и научусь это делать». Вот и стала-а-а!
Женщина закрыла лицо руками и снова сорвалась в рыдания. Я же, кивнув Никите, чтобы он продолжал без нас, указал Владе взглядом на дверь.
В коридоре мы столкнулись с мнущимся под дверью Агафоновым, и парень прижался к стене, пропуская нас и явно не сильно стремясь вернуться в кабинет. Не могу сказать, что не понимаю его. Но если уж впрягаешься в эту работу, нужно быть готовым ко всему. Особенно к тому, что не должно быть никаких личностных симпатий-антипатий.