Черныш проснулся совершенно счастливый.
— Я буду всегда молодой, — пропел он, вскакивая с кровати. Голос прозвучал глуховато и нахально.
— Все равно, — повторил он. — Все равно я буду молодым столько, сколько захочу.
Он прошлепал босыми ногами к окну. За дымчатым голубым стеклом, дымясь, занимался морозный рассвет.
— Отлично, — сказал он, — сегодня снег будет золотой, солнце яркое, и меня ожидают одни лишь удачи.
Помахав руками, сделал несколько резких наклонов, затем побежал в ванную. Там он долго плескался и заливисто хохотал.
— Тетя Наташа, — сказал он, стирая капли воды с жестких, как проволока, волос, — тетя Наташа, вы с каждым днем все красивее.
Тетка улыбнулась одними глазами. Она поставила перед ним глазунью с багряными пятнами желтков и стакан кофе.
— Ешь, ешь, болтушка, — проворчала она.
Черныш ел. Еда была нежная и вкусная. Яичница таяла во рту, масло приятно холодило небо. Но уж очень он торопился.
— Надень шапку, — строго сказала тетка, провожая его к выходу.
— Придется. Хоть и не хочется, а придется.
Он подмигнул ей, просунув голову в дверь.
— Я ухожу, но я вернусь. Ожидайте моего появления. Я буду велик и лучезарен.
— Беги, болтун, опоздаешь. Смотри там, осторожней.
— Работа у нас такая, сама понимаешь какая, — запел Черныш, прыгая через ступеньки.
Он выбежал на улицу и зажмурился. Солнце взошло над крышами. Снег сверкал мириадами разноцветных блесток. Машины неслись, люди спешили. Все казалось неожиданным и острым, каким-то первозданным.
У человека всего две руки и две ноги. И пара глаз. И еще кое-какие детали. Мозг, сердце, аппендикс. В целом как будто не так уж и много. Но как приятно, когда все это ловко пригнано и налажено. Когда нигде не болит и ничто не мешает, а только радует. Радует и торопит. Давай, давай, недаром у тебя две руки, две ноги и два глаза. Шевели, парень, действуй…
— Бабушка, давайте я понесу вам сумку, она ведь тяжелая, а нам до метро по пути.
— Спасибо, сынок, я уж как-нибудь сама…
— Ничего, ничего, давайте.
— Ну что ж, понеси… А не занесешь?
— Что вы?! Не бойтесь.
Тридцать широких шагов Черныша сопровождаются торопливым шарканьем старухи.
— Ну, спасибо тебе, милый. Дале я сама. Что такой веселый?
— Просто так, мать, хорошее настроение.
У касс обычная сутолока, гам, озабоченное гудение голосов. Черныш склонил голову к вырезанному в зеркальном стекле окошечку.
— Вы сегодня просто очаровательны, — заявил он кассирше. — Четыре, пожалуйста.
— Что?!
— Прекрасно выглядите, говорю.
— Спасибо. Забирайте свои пятаки и не задерживайте очередь.
— До завтра.