– А у меня вареная курица есть.
Алина вытащила одной рукой кастрюлю.
Поставила на плиту.
– Не трогай ничего, – запретил Тишкин. – Я сам за тобой поухаживаю.
Он стал накрывать на стол. У него это ловко получалось.
Алина сидела кинув руки вдоль тела. Смотрела.
– Что у тебя в жизни еще? – спросил Тишкин.
– Рак.
– А кроме?
– Ты говоришь как дилетант. Кроме – ничего не бывает.
– Ну все-таки… Какая-то мечта.
– Сейчас у меня мечта – выжить. И все. Каждый прожитый день – счастье. Если бы меня поставили на подоконник десятого этажа, сказали: «Стой, зато будешь жить», я бы согласилась.
– Не говори ерунды.
– Это не ерунда. Я утром просыпаюсь, слышу, как капает вода из крана. Это жизнь. В раковине желтое пятно от ржавчины. Я и ему рада. За окном зима. Люди куда-то торопятся. Я их вижу из окна. Какое счастье… Я согласилась бы жить на полустанке, смотреть, как мимо бегут поезда, спать на лавке, накрываться пальто. Только бы видеть, слышать, дышать…
– Садись за стол, – скомандовал Тишкин. – То на подоконнике, то на полустанке…
– Ты не понимаешь, – возразила Алина. – Говорят, что душа бессмертна. Но мне жаль именно тела. Как оно без меня? Как я без него?
Алина смотрела расширившимися глазами.
– Все будет нормально, – серьезно сказал Тишкин. – И ты с телом. И тело с тобой. Давай выпьем.
– Мне немножко можно, – согласилась Алина. – Даже полезно. Организм, говорят, сам вырабатывает алкоголь.
Они выпили. Тишкин положил на хлеб ветчину. То и другое было свежим.
– Откуда в провинции свежая ветчина? – удивился Тишкин.
– У нас деревенские сами готовят и в магазин сдают.
– Фермерское хозяйство, – сказал Тишкин. – Как в Америке…
Они ели и углубленно смотрели друг на друга.
– Как же ты одна? – произнес Тишкин. – Почему возле тебя нет близких?
– А где я их возьму? Я сирота. Да мне и не надо никого, одной лучше. Что толку от подруг? Пожалеют притворно, а по большому счету всем до болтов. Будут рады, что рак не у них, а у меня.
– Хорошие у тебя подруги…
– Умирать легче с посторонними. Они нервы не мотают. Ты их нанял, они делают работу.
– А деньги у тебя есть?
– Пока есть. Каравайчук дал.
– Молодец. Хороший человек.
– У города спер, мне дал. Считай, социальная поддержка.
– Мог бы спереть и не дать, – заметил Тишкин.
В окно ударилась птица.
– Плохой знак, – испугалась Алина.
– Плохой, если бы влетела. А она не влетела.
Помолчали.
– Ты меня помнила? – спросил Тишкин.
– А как ты думаешь?
– Не знаю.
– Ты единственный человек, с кем мне было бы не страшно умереть. Я легла бы возле тебя и ничего не боялась.
Это было признание в любви.