Нам троим, проживавшим в квартире 416, нужен был хотя бы десятичасовой сон. Мы вставали на рассвете, чтобы перед завтраком размяться у станка. Завтрак, так же как и ланч, должен был быть очень легким. Лишь вечером, после представления, мы могли утолить наш аппетит. Мне казалось, что я постоянно хочу есть, что мне все время не хватает еды. Только за один спектакль, работая в кордебалете, я теряла пять-шесть фунтов.
Джулиан был со мной постоянно, не отпускал меня ни на шаг, не давал встречаться ни с кем другим. В зависимости от того, какое у меня было настроение и насколько я была вымотана, я то раздражалась на это, то радовалась, что рядом есть кто-то близкий.
Как-то в июле мадам Золта сказала:
– Какое у вас глупое имя! Смените его! Кэтрин Долл – разве это имя для балерины? Пустое, безразличное имя, совсем вам не подходит.
– Позвольте, мадам! – бросила я в ответ, забыв об уважении. – Я выбрала это имя, когда мне было семь лет, и моему отцу оно нравилось. Он считал, что оно мне подходит, и я буду носить его, дурацкое оно или нет!
Я умирала от желания сказать, что имя Наварена Золта Коровенскова я бы тоже не назвала нежным.
– Не спорь со мной, девочка, лучше смени его! – Она стукнула своей костяной тростью об пол.
Но если я сменю имя, как моя мать узнает, что я достигла вершины? А она должна была узнать! И все же эта мерзкая старая ведьма в старомодном костюме злобно сощурилась, подняла свою клюку и так мне погрозила, что я была вынуждена подчиниться.
Я согласилась изменить написание моей фамилии на Дал.
– Чуть лучше, – кисло сказала она.
Мадам Золта вконец меня заездила. Она придиралась. Она критиковала. Она возмущалась, когда я импровизировала и когда я этого не делала. Ей не нравилась моя прическа, и она сказала, что у меня слишком много волос.
– Обрежьте волосы! – велела она, но я отказалась подрезать их хоть на сантиметр, надеясь, что длинные волосы помогут мне получить роль Спящей красавицы.
Она хмыкнула, когда я ей об этом сказала. (Это был ее излюбленный способ выражать свои чувства.) Если бы она не была такой талантливой наставницей, мы бы все ее ненавидели. Зная ее суровый характер, мы пытались изо всех сил заставить ее улыбнуться. Она была также нашим хореографом, но у нас был и другой хореограф, который то приезжал, то уезжал и появлялся, когда не был в Голливуде, в Европе или еще где-нибудь.
* * *
Как-то днем после занятий мы все дурачились, и я стала танцевать под какую-то популярную песенку. Вошла мадам, застала меня за этим занятием и взорвалась:
– Мы здесь танцуем классику! Здесь не место современным танцам! – Ее сухонькое личико сморщилось еще больше. – Дал, объясните разницу между классическим и современным.