– Готов? – спросил я.
– Готов!
Мы с ним разработали план действий, и Барт искрился нетерпением.
Мы тихо перелезли через стену и по дереву спустились на другую сторону. Это была запретная для нас зона, но мы-то считали ее своей, потому что первыми ее открыли. Мы скользили, как две тени. Барт с удивлением и испугом разглядывал деревья, которые были подстрижены в форме животных. Как очаровательно! Гордый петух рядом с курицей, сидящей на гнезде. Красиво! Кто бы мог подумать, что тот старый мексиканец с садовыми ножницами сделает такую прелесть?
– Мне не нравятся кусты, которые как звери, – пожаловался Барт. – Не люблю, когда глаза зеленые. Зеленые – значит злые. Джори, они глядят на нас!
– Ш-ш-ш, говори шепотом! Смотри, куда ставишь ноги. Ступай мне след в след.
Я обернулся через плечо и увидел, что небо стало цвета крови. Скоро выглянет луна, настанет ночь.
– Джори, – потянул меня сзади за рубашку Барт, – мама велела нам вернуться домой до темноты…
– Но еще не темно.
Однако кремовый цвет особняка, такой приятный при солнечном свете, в темноте был зловеще-белым и пугал меня тоже.
– Не нравится мне, когда старые дома красят, как новые.
Барт со своими неожиданными идеями был верен себе.
Он снова начал канючить, что пора домой. Я одернул его. Раз уж мы решили, надо довести дело до конца. Я приложил палец к губам, прошептал: «Стой на месте» – и подкрался к единственному ярко освещенному окну.
Вместо того чтобы сделать, как я сказал, Барт последовал за мной. Я вновь оставил его на месте и взобрался по маленькому, но достаточно крепкому дереву, чтобы подсмотреть, что там внутри. Сначала я не видел ничего, кроме огромной комнаты, которая вся была уставлена нераспакованными вещами. Обзор загораживала толстая и низко нависающая люстра. Приглядевшись, я увидел фигуру в черном, сидящую в деревянном кресле-качалке, которое на вид казалось очень неудобным и дисгармонировало с прекрасной, комфортной мебелью, привезенной в фургоне. Та ли это женщина – хозяйка дома?
Я знал, что арабские мужчины носят длинные платья, поэтому усомнился: может быть, это тот худой дворецкий? Но, увидев тонкую белую руку с множеством колец, я уже больше не сомневался: это она. Пытаясь поудобнее усесться на ветке, я повернулся – и ветка хрустнула. Женщина подняла голову и посмотрела за окно. Глаза ее были широко, испуганно открыты. Я успокаивал себя тем, что из ярко освещенной комнаты не может быть видно происходящее в темноте снаружи. Но дыхание мое прервалось, а сердце бешено забилось. Комары начинали жалить меня. А внизу Барт начинал терять терпение, тряся дерево, и без того ненадежное. Я пытался одновременно удержаться на ветке и дать Барту сигнал, чтобы он перестал. К моему счастью, в комнату вошла горничная с подносом, уставленным множеством блюд.