Все это было так сложно понять. Коррина Малькольма – она действительно дочь Малькольма, которая «искушала» Джона Эймоса в юности? Или это сам Малькольм ненавидел какую-то полуодетую и красивую женщину? Иногда, читая дневник Малькольма, я чувствовал смущение: он писал так подробно обо всех глупостях своего детства, будто детство было для него важнее, чем взрослая жизнь. Как это странно: я жду не дождусь, когда стану взрослым.
Я вновь услышал голоса родителей. Они шли прямо ко мне. Я побыстрее отполз под кусты.
– Я люблю тебя, Крис, так же сильно, как и ты меня. Иногда мне кажется, мы оба слишком сильно любим. Если ты ушел, я просыпаюсь в ночи. Мне бы хотелось, чтобы ты не был врачом. Чтобы ты каждый вечер и каждую ночь был со мной. Я боюсь. Мне не хотелось бы говорить о нашей тайне сыновьям, но я чувствую, что каждый день они к ней приближаются. Я думаю, что они не поймут нас и станут ненавидеть.
– Они поймут, – сказал папа.
Как он мог знать? Я не понимал и более простых вещей, а тут было что-то такое… неприятное, из-за чего мама даже не могла спать ночью.
– Кэти, разве мы были плохими родителями? Разве мы не делали для них, что могли? После того как они вместе с нами взрослели, умнели – разве они не смогут понять? Мы все им расскажем, откроем все факты… Они поймут и удивятся, – я и то иногда удивляюсь, – как вообще мы смогли выжить и не потерять рассудок в той жизни.
Джон Эймос прав. Они сильно грешили, иначе чего бы им так бояться, что мы не поймем их? А в чем же тайна? Что именно они скрывают?
Они ушли, а я еще долго оставался там в кустах. У меня были в саду любимые потайные местечки, и я чувствовал себя в них, как маленький лесной зверек, который боится человека. Потому что, если только человек увидит меня, он убьет.
Малькольм не выходил у меня из головы. Он, его хитрость и мудрость. Я думал о Джоне Эймосе, который учил меня словам Божьим, Библии и тому, как распознать грех. Но когда я начинал думать об Эппле и о бабушке, я чувствовал себя хорошим. Не совсем хорошим, но хотя бы немного.
Я встал на четвереньки и начал вынюхивать. Я вынюхивал то, что спрятал на прошлой неделе, а может быть, месяц назад. Я поискал даже в небольшом прудике, который придумал папа, чтобы мы видели, как рождаются мальки. Я видел, как они появляются из икринок и родители-рыбки снуют туда-сюда вокруг них, как сумасшедшие.
– Джори! Барт! – позвала мама из открытого окна кухни. – Обедать!
Я вгляделся в воду и увидел свое лицо в грязных разводах, со спутанными волосами, совсем не курчавыми и красивыми, как у Джори. В моем лице было что-то уродливое, темно-красное, будто не из этого прекрасного мира и сада. Я плакал кровавыми слезами. Я опустил руки в воду и вымыл лицо. Потом сел, мне надо было подумать. И только тогда я заметил на колене кровь – очень много крови, которая уже засохла лепешкой. Не важно, главное, что не болит сильно.