– Послушай, Барт, – прошептал Джори за обедом, – неужели ты такой неблагодарный? Все только и делают, что пляшут перед тобой.
– Ненавижу яблочный пирог, – сказал я.
– Но раньше яблочный пирог был твоим любимым…
– Никогда! И цыплят я ненавижу, и картофельное пюре, и зеленые салаты – все, все ненавижу!
– Похоже на то, – проговорил с возмущением Джори и отвернулся от такого привереды, как я.
Немного подумав, он взял с моей тарелки нетронутую куриную ножку.
– Ну что ж… раз ты не хочешь, не позволим добру пропадать.
Он съел все без остатка. Теперь я даже не смогу проникнуть ночью на кухню и подкрепиться, когда они не видят. Пусть поволнуются, что я исхудаю до скелета. И умру. Я буду лежать в холодной сырой могиле. Вот тогда они обо мне пожалеют.
– Барт, пожалуйста, постарайся чего-нибудь поесть, – взмолилась мама. – Что плохого в этом пироге?
Я скривился. Но тут Джори потянулся за моим куском пирога, и я дал ему по руке.
– Я не могу есть пирог, когда наверху нет мороженого.
– Эмма, принесите мороженое, – ослепительно улыбнувшись, сказала мама.
Я отодвинул тарелку и развалился на стуле:
– Плохо себя чувствую. Мне надо побыть одному. Не люблю, когда вокруг меня столько суеты. Это портит мне аппетит.
Папа начинал смотреть на меня так, будто у него кончилось терпение. Он не стал ругать Джори за то, что тот схватил мой пирог. Вот и все: прошел час, они все уже устали от меня и пожалели, что я не умер.
– Кэти, – сказал папа, – не надо умолять Барта, он поест, когда проголодается.
В желудке у меня урчало от голода. Я хотел именно то блюдо, что стояло передо мной, но его забрал Джори. Так я и сидел, умирая от голода, а все вокруг нисколько этого не замечали; они смеялись, разговаривали и вели себя так, будто меня здесь не было. Я встал и похромал в свою комнату. Папа вдогонку сказал:
– Барт, тебе нельзя играть на улице, пока твоя нога не зажила окончательно. Поспи, но с вытянутой ногой. Попозже посмотришь телевизор.
Ну вот. Телевизор. Снова пытаются отделаться. Нисколько не рады моему возвращению.
Чтобы казаться послушным, я пошел в мою комнату, как мне и сказали, но встал в дверном проеме и прокричал как можно громче:
– Не смейте тревожить меня, когда я отдыхаю!
Продержали меня две недели в этой дрянной больнице, а теперь, когда я вернулся, хотят продержать еще больше взаперти. Вот я покажу им! Никто не посмеет запирать меня!
Но прежде чем я сумел вылезти незамеченным через окно, прошло долгих шесть дней. Я и так уже пропустил пол-лета, не поехал в Диснейленд. Но я не упущу оставшегося.
На проклятое дерево возле стены я забрался совсем не с прежней легкостью. К тому времени, как я спущусь и дойду до бабушкиной двери, я скрючусь от боли. Боль – это совсем не так безобидно, как я себе представлял. Но ведь Джори как-то растянул лодыжку и вышел тут же танцевать на сцену, наплевав на боль. Значит, я тоже смогу.