— Прости, — сказал он. — Я переборщил с реакцией. Ты кажешься такой… живой. Я никак не могу представить тебя сотрудником крупной компании. Специалистом по инвестиционно-банковской деятельности.
— Инвестбанкиры живут в обычном мире, — сказала я, изо всех сил пытаясь держать равновесие, — и они любят мир и ценят его.
— Хорошо, — сказал он. — Я понял.
Не думаю, что он мне поверил. Он взял меня за руку, притянул ее к себе и поцеловал мою ладонь. Затем посмотрел на меня.
— Мне очень жаль Эми. Думаешь, она теперь поедет домой?
— Наверное. Она справится, но с практической точки зрения, если ей не заменят паспорт и все необходимые документы в короткий срок, ей придется отправиться домой завтра или в ближайшее время.
— Наверное, это самое разумное решение. Жаль, конечно.
— Да, это печально. Мы вместе планировали эту поездку. Мы всю весну обсуждали наше путешествие, а теперь все закончилось, вот так просто. Удивительно, как быстро все может измениться.
— Кажется, ты не большая поклонница перемен.
— Наверное, нет. Не знаю.
— Любишь планировать?
— Пожалуй. Ты нет?
— Мне немного лень планировать. Я люблю неожиданности.
— А я девочка с планировщиком «Смитсон».
— Это я уже понял. А у меня вот старый дневник на резинке. У тебя дома комод?
— Шкаф. Обувь стоит в ряд. Я расставляю приправы и специи в алфавитном порядке.
— А я больше отношусь к типу людей, которые надевают грязную одежду из корзины для белья.
— Как ты борешься с морщинами?
— Даю им волю. Пускай живут и делают что захотят.
— М-да, я бы так не смогла. Всю жизнь быть похожим на морщинистого бассет-хаунда[4].
— Я люблю бассет-хаундов. Что тебе в них не нравится?
— Не знаю, но я не хотела бы быть одним из них. Какие-то они морщинистые и толстомордые. Ты не похож на бассет-хаунда, Джек.
— И кто же я тогда?
— Хм, наверное, одна из упряжных собак. Я не уверена. Я пока плохо тебя знаю.
— А ты одна из этих стриженых пуделей?
— Надеюсь, нет. Я всегда видела себя лабрадором-ретривером.
— Ты точно не лабрадор. Лабрадоры добродушные и радуются даже грязному теннисному мячику в зубах.
— Я добродушная. Хотя грязный теннисный мячик — это, пожалуй, слишком.
Немного позже в бар вошел мужчина с коробкой, в которой стояла статуэтка Девы Марии. У него были ужасные зубы и суровое лицо. Его руки казались самыми тяжелыми руками в мире, с темными вытянутыми пальцами и ладонями толщиной, наверное, с головку молота. Его шею обвивал красный платок, но он не был священником. Он поставил коробку на барную стойку и спросил нас, да и всех остальных, хотим ли мы помолиться статуэтке. Я никогда не видела ничего подобного: она была сделана из упаковочного ящика, покрыта проволокой, а еще мужчина установил небольшой фонарик позади верхнего каркаса, словно Пресвятая Мать стоит в луче небесного света. Констанция точно офигела бы от такого зрелища. Но ни владелец бара, ни другие посетители не заметили ничего странного в этой коробке и самой Деве Марии, которая распростерла руки, приветствуя мир, а ногой прижала змею к земле. Если же и заметили, то не показали этого.