За прошедшие годы мы обе усвоили одно: ничто не постоянно.
До того как мы открыли нашу лавку, я работала учителем пятых классов и уверяла себя, что не мыслю жизни без этого дела. «Обожаю свою работу, обожаю свою работу, обожаю свою работу», – твердила я про себя, крутя педали. Тогда я еще жила с родителями и ездила в школу на велосипеде.
И как ее можно не любить? В конце концов, я люблю детей, люблю книги и люблю узнавать новое. Разве мне не полагается быть без ума от преподавания?
Однако же, стоя у доски перед толпой десятилетних школьников, я чувствовала себя неумехой-музыкантом, который перехитрил всех и пробился на выступление в переполненном концертном зале. Усевшись за огромный рояль на освещенной софитами сцене, несчастный жулик понимает, что его обман раскроется сразу, как только он ударит по клавишам. Но уже слишком поздно.
Вот как я чувствовала себя в классе. Ладони становились липкими, и я начинала быстро-быстро тараторить. Ученики часто просили меня повторить объяснения. «Мисс Миллер, я не расслышал», – говорил кто-нибудь из них, а остальные подхватывали: «И я ничего не понял. И мне не слышно. Что вы сказали, мисс Миллер?»
Я понимала, что они надо мной смеются. Не по-доброму, а с издевкой.
Конечно, мне попадались и одаренные ребята – слава богу, бывают на свете исключения! – дети, которые могли учиться в любых условиях, умные, шустрые и сообразительные, схватывавшие все на лету. Но их было мало, и встречались они редко.
А еще были родители. Ох уж эти родители!
Помню один отвратительный разговор, случившийся под конец моей преподавательской карьеры. Шейла, дочка миссис Винсент, получила двойку по истории за четверть, и на следующее утро ее мама влетела в мой класс, гневно размахивая табелем и волоча за собой Шейлу.
– Это что же такое? Что это за оценка, мисс Миллер? Шейла говорит, они у вас вообще историю не проходят!
– Конечно, проходят, – ответила я как можно спокойнее и сердито прикусила губу. Ну, с кем я спорю – и зачем? – Мы всю четверть проходили Гражданскую войну.
– Гражданскую войну? Гражданскую? Какой прок маленькой девочке от Гражданской войны – это же было тысячу лет назад!
Вопрос был настолько нелеп, что я не нашлась с ответом. Шейла стояла рядом с матерью и самодовольно смотрела мне в глаза. У меня прямо руки зачесались дать ей затрещину. Конечно, я никогда бы себе такого не позволила, но желание было сильным, почти непреодолимым.
– Эта тема входит в школьную программу, – сказала я. – Мы должны ее проходить, мэм.
Прозвенел звонок, и я пошла к двери встречать остальных учеников.