Не ломая строй, мы прошли сквозь эту лавину, как нож сквозь масло, и с ходу врезались в ряды едва успевшей прийти в себя крестьянской пехоты, посеяв там полный хаос и панику. Пехота подалась назад, к основному ядру армии мятежников, и столкнулась с теми отрядами, которые рвались в бой.
В горячке боя Ларсена сбили с коня и скорее всего затоптали бы, но, к счастью, мы с Макфи оказались поблизости и отбивались от казаков, пока он снова не сел в седло.
Мы порубили многих, и, хотя сами понесли незначительные потери, наши люди начали уставать.
— Отходим на исходную позицию! — крикнул Горлов, и мы уже приготовились к еще одной схватке с конными казаками, которых оставили позади, но оказалось, что они рассеялись кто куда. Месяцами они грабили, насиловали и убивали, пользуясь тем, что их много, и постепенно уверовали в свою непобедимость, и теперь видеть груды окровавленных тел их товарищей оказалось для них слишком тяжелым испытанием.
— Это не казаки… так… кучка крестьян, — заметил я Горлову.
— Эти да, — согласился он и кивнул на холм в сторону Волчьей Головы. — А те — настоящие казаки.
Словно шелест прошел по полю битвы, заставив замереть казачьи толпы и стройные ряды солдат. Все понимали, что Пугачеву придется бросить в бой свои лучшие казацкие части. Его крестьянская армия еще не оправилась после кровавой трепки, которую задали им три сотни имперских кавалеристов, и теперь нужно было показать, кто здесь настоящий хозяин. Все взоры повстанцев обратились на Волчью Голову.
Тот привстал в стременах — он был высок и худощав, не то, что жирный самозванец Пугачев, мешком сидевший на лошади рядом с ним. Затем казак вскинул голову и завыл по-волчьи.
Этот вой, казалось, пригвоздил к месту тех, кто еще пытался потихоньку улизнуть с залитого кровью поля. Они еще не шли в атаку, но больше не пытались бежать, просто стояли и смотрели, что будет дальше.
Не знаю, что на меня нашло, но я, повинуясь инстинкту, тоже привстал в стременах и завыл в ответ, чем немало удивил Горлова и остальных и только еще больше разозлил казаков.
От отряда Волчьей Головы отделился молодой казак и, выкрикнув, судя по всему, какое-то ругательство, во весь опор понесся ко мне. Я пришпорил свою кобылу, но в это время кто-то из казаков, подгонявших крестьян, выстрелил из пистолета в мою сторону, и что-то ударило меня в бок. Но я не чувствовал боли и, решив, что отделался царапиной, рванулся навстречу молодому казаку. Он что-то кричал, и я тоже, наверное, кричал, но совершенно не помню ни звука — ни криков, ни топота копыт, ни свиста сабель, ни стука собственного сердца.