Сама я уже успела вызубрить его наизусть, поэтому в нем не нуждалась.
Вы уверены, что он придет? наконец вымолвил полицейский.
Конечно! Он будет искать Аспен Бишоп и Питручину Пипс. Вы позволите, я запишу для вас?
Он протянул мне ручку, и я написала наши имена.
Спасибо большое. Я вам очень признательна.
С чистой совестью я вышла из полицейского участка, преисполненная верой в то, что через несколько часов в него ворвется Мэтью, как рыцарь Ланселот в поисках своей Прекрасной Дамы, то есть меня.
Двинувшись вперед по Монмартру, я загрустила и, кажется, даже немного сгорбилась от досады, что так и не успела насладиться истинной красотой Парижа. Меня даже никто не пригласил в ресторан на Эйфелевой башне, как это сделал когда-то Винсен для мисс Питти.
Позади остались базилика Сакре́-Кёр и смотровая площадка, откуда можно увидеть весь город. Стали часто встречаться узкие улочки, изобилующие художественными магазинами. В этой части города в прямом смысле слова царило буйство красок. Владельцы магазинов, они же художники, мило улыбались, приглашая зайти и оценить их творения. Я даже немного кокетничала, отказывая им.
Неожиданно из переулка я вышла на просторную улицу, которая напомнила мне галерею под открытым небом: ее наполняли художники, прямо на месте рисующие портреты для всех желающих. Я медленно шла среди зевак, так же, как они, разглядывая уличные шедевры, выставленные на продажу.
Внезапно мой взор упал на картину с изображением балерины на фоне Эйфелевой башни под серым небом. Грациозная фигура танцовщицы была невыразимо прекрасна, а трагический излом ее рук передавал боль и страдание, которое она испытывала. Картина была депрессивна ровно настолько же, насколько и красива.
Мисс Питти, наверное, была бы в восторге от такого подарка. Это же символ ее отношения к Парижу, подумала я и решила зайти в художественный салон, около которого она была выставлена.
В салоне пахло свежим табачным дымом. У меня начало пестрить в глазах из-за огромного множества картин, среди которых был целый ряд изображений балерин на фоне разных парижских пейзажей. Я немного постояла, жалея, что у меня нет денег на их приобретение, и двинулась к выходу. Внезапно я услышала чей-то голос:
Сколько изящества!
За мольбертом в инвалидном кресле сидел иссохший старик с трубкой в зубах. Он рисовал очередную балерину.
Спасибо, улыбнулась я.
Люблю англичанок! Хоть вы все такие зажатые, что порой кажется, что вас запихнули в тугой средневековый корсет. Но в грациозности и аристократизме вам нет равных! сказал он, подмигнув.