«Ага, вот он чего боится, правитель-то новый! — смекнул Чубыкин. — Видно, хитер, как волк, а труслив, как заяц. Боится мужицких артелей, потому и облавы в лесу на одиночек, как на медведей, с таким рвением устраивает...»
И через знакомых по прежнему охотничьему ремеслу людей стал переказывать, чтобы весь беглый люд, какой в лесу им встретится, собирался в одно условное место. Через несколько дней мужиков набралось порядочно: еще бы, не какой-то там сторонний человек, а убежденный борец за Советскую власть, знаменитый на всю округу охотник-медвежатник к себе их покликал. И тут Иван Савватеевич Чубыкин первый раз в жизни речь перед народом держал.
— Мужики! А ведь Колчак нас боится! — с радостью сообщил он о своем открытии. — Хвастает, что всю Расею под себя подомнет, регулярную Красну Армию разобьет, а нас, лапотников да шабурников, вот вам крест, боится! Это все одно, как при охоте на медведя: впереди зверя будь хоть скока мужиков с рогатинами, а самый страшный для него тот, што сзади, с запяток наскочит... Давайте-ка пугнем незваного зверя, а то он нас по одному изловит и передушит...
И здорово пугнули! Отряд Чубыкина вскоре насчитывал около трехсот человек, большинство — фронтовики, и вооружение было неплохое. Тут и агитации особой не приходилось вести — народ подобрался сознательный, да и район урмана, где действовал отряд, был в основном населен неприписными новоселами, почти каждый третий житель ранее был политическим ссыльным.
Турнули карателей из тайги, белые милиционеры и кулацкие дружинники тоже хвосты поприжали, колчаковская контрразведка забеспокоилась не на шутку. Но скоро грянули лютые сибирские морозы, кончились боеприпасы и продовольствие, да и жить зимою в тайге не каждый приспособлен, а появляться всем отрядом в селах стало опасно: перепуганные власти намеревались двинуть в урман регулярные войска.
Решил Иван Савватеевич временно распустить свой отряд. В истории партизанской войны случай этот далеко не редкостный: сегодня мужик держит в руках ружье, а завтра, глядишь, — чепяги плуга. Но и ружье не забыто, в надежное место припрятано. Случись удобный момент — боевой клич быстрее, чем пал по тайге, идет, мужик — плуг из борозды, ружье за плечи, и снова он партизан, воин и защитник...
Лишь малая кучка людей из тех, кому домой путь был заказан, осталась вместе с Чубыкиным в тайге. Поселились в глухой деревушке Косманке, куда и конному, и пешему в зимнее время добраться трудно. Но и сюда гнала теперь мужиков великая нужда, так что к весне 1919 года скопилось тут немало теснимых властями беженцев, людей самых разных, от убежденных борцов революции до таких вот анархистов (или к какой их еще вере отнести?), как Спирька Курдюков и ему подобные, которые не очень-то признавали Чубыкина за командира, поскольку никто его на эту должность пока не избирал.