— Ну, весело вы живете, робятки! Поди, за разговорами и пожрать неколи! Скока у вас слов получается за день, не считали?
Начинал приставать к Макару:
— Расскажи чо-нибудь про любовь?
Тот хмурился: не любил Спирьку.
— О, выворотень таежный, коряга кедровая! С тебя каждое слово надо выдавливать, как с чирья гной...
Маркел советовал:
— Щелкни ты его, Макар, по лбу, чтоб неповадно больше было!
Спирька не обижался, а только становился вдруг грустным:
— Нельзя забижать ближнего, лиригия не велит. Так сказывал наставник в нашей деревне, брат Серафим... — И вдруг стукал кулачонком по столу: — Осточертело все! Кажин день — одно и то же... Скорей ба весна, партизанить ба начали. Добрался ба я до родимого села — там ба пустил кое-кому кровушку! У-у-у, брат Серафим, так тебя раззэтак!!!
— Чему же учили тебя твои братья и сестры, коли кровь у тебя на уме? — смеялся Маркел. — Господь-бог такого не прощает.
— Хотел бог простить, да не успел штаны спустить...
Спирька тоже тосковал по весне. Никто точно не знает, но весною обязательно что-то должно случиться. Нельзя так дальше жить...
* * *
Особенно тоскливо было на душе в непроглядные волчьи ночи. Ветер глухо ворочается за стенами избенки — и чудится, что кто-то огромный, косматый ходит под окнами, влазит на крышу, басовито скулит в печную трубу. А то вдруг взметнется на вершины деревьев, загудёт гулко и пронзительно, умчится в черную глубь тайги — и только грозный рокот слабо доносится издалека...
В такие ночи Маркелу не спится. Что-то гнетет его, не дает покоя. Он встает, зажигает коптилку. Трепетный язычок пламени вырывает из тьмы желтый круг, по стенам и низкому потолку тревожно ползают серые тени.
Он достает тетрадку в черном клеенчатом переплете, огрызок карандаша. На бумагу ложатся торопливые, кривые строки:
Земля и небо одеты мглою,
Деревья грозно во тьме шумят.
И духи Бури, зловеще воя,
В безумном гневе тайге грозят.
Швыряя вихри с коварным смехом,
Стихия ломит могучий кедр,
И треск паденья далеким эхом,
Гремя, несется из темных недр...
Да, пока что в природе торжествуют «духи Бури», они железным шквалом обрушиваются на могучую тайгу. И по-разному ведут себя деревья: кланяется, пригибаясь к самой земле, беспомощная тонкая рябина, словно отбиваясь, хлещет вершиной и голыми сучьями красавица береза, нудно скрипит надломленная осина, а мощный кедр, как воин, закованный в медные латы, не клонит гордую голову перед врагом, а лишь мертвый рухнет навстречу буре...
Не терпелось Маркелу, и он как-то сел сочинять воззвание к жителям сел и деревень.