Приход дежурного юрисконсульта был не для того, чтобы осведомить меня о процессе, это был первый акт давления. Полицейские могли бы подождать, пока мне предъявят обвинение, но они хотят убедиться в том, что у меня есть время все обдумать до первых судебных слушаний. Два года или двадцать лет.
– Устали? – спрашивает Моретти.
– Да.
Он улыбается мне. В какой-то момент мне кажется, что он меня отпустит. Молчание затягивается.
– На столбике перил ваши отпечатки пальцев.
Я внимательно разглядываю его лицо.
– На каком именно?
– На том, куда вы привязывали собачий поводок.
– Наверное, я коснулась его не в тот раз.
– Они близко от пола. Чтобы туда дотянуться, вам пришлось бы встать на колени. – Он поправляет галстук. – На одном из пальчиков – собачья кровь.
– Покажите мне фотографию столбика.
Моретти выходит из комнаты. Я дышу хрипло и громко. Не припомню, позволяется ли детективам врать на допросах. Это такой важный юридический постулат, что я поверить не могу, что его не знаю. Может, ему позволено говорить все что угодно.
Томительно тянутся минуты. Я пытаюсь что-то разглядеть за черным зеркалом, но вижу лишь отражение своего испуганного землистого лица. Он хочет уйти на пенсию. Насколько для него важно это сделать после удачно раскрытого дела? Раньше я над этим никогда не задумывалась. В тот день к перилам я не притрагивалась, а вот к собаке – да. Я коснулась рукой ее бока, пока она висела. Я знала, что она мертва, но все же хотела ее успокоить.
Я наверняка оставила отпечатки пальцев еще где-то в доме. Ему всего лишь нужно поменять бирку на фото места, где нашли отпечатки. Дом уже прибрали и пропылесосили. Я не смогу доказать, что это ошибка или умысел.
Моретти не возвращается, и констебль уводит меня в камеру.
Детектив обкладывает меня со всех сторон. Когда я обмолвилась о характерных для обороны ранах, он пожал плечами. Он может решить, что нужно вспомнить о моих царапинах или ссадинах.
Я не сплю. Вместо этого я представляю себя присяжной, выслушивающей стороны обвинения и защиты, а также свидетелей. Не знаю, станет ли ясно, что полиция нечиста на руку, или что-то во мне легко заставит присяжных поверить, что это так.
* * *
Констебль отпирает дверь и произносит:
– Следуйте за мной.
Мы идем по залитому солнцем коридору. Наверное, уже утро четверга. По лицу констебля не скажешь, то ли мне через несколько минут предъявят обвинение, то ли выпустят.
Полицейский подает мне мою одежду и сумочку. Моретти в комнате нет. Интересно, сидит ли он где-то в здании, следит за всем по видеомонитору? Обвинения мне не предъявляют. Наверное, он все наврал об отпечатках на перилах.