Ей больше не приходится скрывать шрамы. Все решат, что они от аварии.
– Парень бил ее, – говорила Рэйчел. – Когда их привезли после столкновения, они оба выглядели не лучшим образом, но все ее повреждения не от аварии. Слишком старые. Это он их ей причинил.
* * *
В тот вечер в «Дак энд Кавер» продолжают сидеть несколько мужчин. У них, наверное, частная вечеринка, ведь заведение должно было закрыться несколько часов назад. Люди в пабе смеются, чуть не падая на стойку. Один из них закрывает лицо руками. Сидящий рядом с ним Кит качает головой и подносит ко рту бутылку.
Я устраиваюсь на скамейке у входа в местную адвокатскую контору напротив паба и снимаю целлофан с сигаретной пачки. Прикуриваю, пряча в ладонях огонек спички. Потом достаю телефон и склоняюсь над ним, продолжая дымить. Я заставляю себя долго не поднимать глаз, а когда все же обращаю внимание на паб, Кит таращится на меня в окно.
Лицо его ничего не выражает, рот чуть приоткрыт. Я не смотрю ему в глаза. Набираю номер своего банка и прижимаю телефон к уху, не выпуская из пальцев горящую сигарету. Когда я снова поднимаю взгляд, сидящий рядом с Китом мужчина тоже таращится на меня. Он пожимает плечами и снова поворачивается к стойке.
Еще через несколько минут я давлю сапогом окурок и направляюсь к муниципалитету. Тисы шумят так, словно сквозь них накатывают волны, и я выжидаю в их тени на тот случай, если Кит увяжется за мной. Над вершинами деревьев на здании городского собрания бьют часы, и я шагаю по Солт-Милл-лейн в сторону мемориала в честь Каллума. Горят все свечи. Импровизированное надгробие очень красивое и мрачно-торжественное, свечи отбрасывают от цветов темно-алые отсветы. Огоньки мелькают у меня в глазах. Я снова перечитываю карточки, но соболезнований от Луизы не нахожу.
Когда я возвращаюсь в «Охотники», бар не заперт, и я пододвигаю мягкое кресло к окну, выходящему в сторону вокзала.
В июне я провела здесь десять дней. Город тогда выглядел совсем по-другому. Все походило на поездку на пляж, хотя Марлоу от моря даже дальше, чем Лондон. Я разгуливала босиком. Каталась на велосипеде по Митинг-Хаус-лейн. Пекла пирог с черникой. Рэйчел почти все время работала, но приходя домой из больницы, она наливала нам по бокалу белого вина, мы брали их и шли по полю за ее домом до самого акведука.
Я помню, как она над чем-то смеялась, пытаясь не пролить вино из бокала, когда бросала Фенно палку. Меж деревьями летали зяблики-зеленушки. Освещенная закатным солнцем собака приподнимала лапу, она была похожа на пса с гобелена с единорогом, где позади виднелся вышитый лес. Я помню, как подумала, что это не новейший момент в истории, а старейший, что время не истончается, а густеет.