Воин в поле одинокий (Полянская) - страница 14

И закружит незряче
Улицей, переулком
По-стариковски плача
У подворотни гулкой.
Дуя в свирель напевно,
Лязгая жестью ржавой…
Душу мою — налево,
Душу твою — направо.

«От любви, от печали, от жалости…»

От любви, от печали, от жалости
Не взяла ни крупинки, ни малости.
Ни добра твоего и ни зла —
Ничего я себе не взяла.
Не кляла, не рыдала заученно,
Только крест на шнурке перекрученном,
Крест нательный на тонком шнурке
Крепко-накрепко сжат в кулаке.

«Зевают подворотни. Тополя…»

…И тополя, как спицы с волчьей шерстью
В старушечьих, почти недвижимых руках…
А. Столяров
Зевают подворотни. Тополя,
Теряя пух, линяют, словно волки.
И чьих-то жизней яркие осколки
Сметает дворник. И опять с нуля
Идёт отсчёт времён, и снова колкий
Ледок с краёв затягивает взгляд.
Но я читать привыкла между строк,
И разбирать совсем иные строки,
И потому завязанный до срока
Судьбы едва заметный узелок
Перерубить с гусарского наскока
Я не смогла. И ты бы вряд ли смог.
Так принимай же гулкие зевки
И тополя в очёсках волчьей пряжи —
Всё то, что междустрочье нам покажет
Написанному явно вопреки.
И то, что всё не сбудется. И даже
То, что твоя рука моей руки
Уж не коснётся…

«Романтики уходят, чтоб вернуться…»

Романтики уходят, чтоб вернуться.
Им нужен за спиною тёплый дом —
Всё, от чего так сладко оттолкнуться,
К чему возврат так сладостен потом.
Им нужно, чтоб в тревоге и печали.
Не отходя от тёмного окна,
Их ждали и, в конце концов, встречали,
Истосковавшись, — мать или жена.
Но есть иные, те, которых мало:
Никто за них не молится в пути,
Никто рукой не машет у причала, —
Они уходят — просто чтоб уйти.
Дано им одиночество как милость…
А может быть, сверкая и грозя,
Им вдруг такая истина открылась,
С которой оставаться здесь — нельзя.

«За поворотом…»

За поворотом
   скрипка вскрикнула: «Ах!» —
Прикоснулся смычок
   к обнажённому нерву.
Снова плакать в чужих руках,
Который раз —
   как будто бы в первый.
Снова, снова
   выплакивать тайну тайн
Толпе многоногой,
   деревьям, птицам,
Ржавому чертополоху окраин,
Чёрным окнам,
   пустым глазницам.
Снова, снова
   отчаянно, горько рыдать —
Острая боль
   взлетает вверх по ступеням.
Жизни — ровно на вдох… Не беда! Не беда…
Слышите? —
   Это и есть — пение.

«Силёнок — на копейку, а герой…»

Силёнок — на копейку, а герой —
Горласт, задирист, прыгает, как мячик…
Парнишке-воробью нельзя иначе,
Особенно весеннею порой.
Чирикает, порхает. Наконец,
У голубя выхватывает лихо
Кусочек сухаря. И воробьиха
В восторге замирает: «Ах, храбрец!».
А рыжий кот, слегка прижмурив глаз,
От сырости потряхивая лапой,
Вдоль ящиков крадётся тихой сапой
И думает: «Вот я тебя сейчас!».