Воин в поле одинокий (Полянская) - страница 8

На первую страницу
Всплакнула: «Уважил, старик…»
Нетрезвая грузная тётка,
И мне показалось на миг:
Помята, хмельна и незряча,
Заслышав знакомый напев,
Россия тихонечко плачет,
По-бабьи щеку подперев.

Александровский парк

Здесь пахнет шавермой, и снежной талью,
И горечью дешёвых сигарет,
Здесь тонкой акварельною печалью
Неоновый окутывает свет
Ларьки, деревья, битую бутылку,
Компанию подвыпивших юнцов,
На столике пластмассовую вилку,
В витрине отражённое лицо.
И так легко, заслышав на минуту
Какой-нибудь заигранный мотив,
Очнуться средь сырого неуюта
И вздрогнуть, обнаженно ощутив,
Что, словно из глубокого надпила
Неудержимо-щедрая смола,
Жизнь истекла. В ней что-то было, было,
Чего понять я так и не смогла.

«Тополя вырубают…»

Тополя вырубают. Такое обычное дело —
За назойливый пух, что в июне летит высоко,
И кружит по дворам, и змеится позёмкою белой,
И по солнечным лужам плутает среди облаков.
Тополя вырубают. Всё кажется просто и ясно —
Их так долго терзали дожди, и снега, и ветра,
Что костистые ветви к земле наклонились опасно.
Отслужили, отжили. Должно быть, и правда — пора.
Отчего же тогда по-сиротски безмолвно тоскует
Неуютное небо среди оголившихся стен,
И всё кажется мне — это долгую память людскую
Вырубают живьём, ничего не сажая взамен.

«По оврагам да по кочкам…»

По оврагам да по кочкам
То в присядку, то в прискочку
Боль-беда кружится-пляшет,
Рукавом дырявым машет,
Пляшет, пляшет босиком,
Слёзы сушит кулаком.
По расквашенным просёлкам,
Полувымершим посёлкам
То старухою бормочет,
То рыдает, то хохочет:
«Эх, родная сторона.
Я одна тебе верна!..»
Пустырём, болотом, лесом,
Серым пеплом, дымным бесом…
И, затихнув средь бурьяна,
Вдруг швырнёт с ухмылкой пьяной
Злым шутовским бубенцом
Сонной вечности в лицо.
А в ответ — глухое эхо
То ли грома, то смеха,
Крик нахохленной вороны,
Дрожь осины, шёпот клёна,
Да молчание икон,
Да земли чуть слышный стон.

«Кругом измена, трусость и обман…»

Кругом измена, трусость и обман…

Из дневника Николая II
Кругом измена, трусость и обман.
С мучительной натужностью воловьей
Век натянул в последний раз аркан —
И захлебнулся собственною кровью.
На пустыре величественный кран,
Как вождь, простёр пустую длань. И снова —
Кругом измена, трусость и обман,
И горький дым отечества больного.

«Грохот кухни и сортира…»

Грохот кухни и сортира,
Полутёмный коридор —
Коммунальная квартира
Всеми окнами во двор.
Ночью дом натужно дышит,
Мелко стенами дрожит.
Если слушать, то услышишь,
Как вздыхают этажи.
Скрипнет дверь, замок озлится,
Грянет выстрелом в упор,
И затеют половицы
Бесконечный разговор:
…их в двадцатом уплотнили,
выселением грозя…
…а жилец был новый — в силе,
Следующая страница