– Как же, и это – надежные свидетели, столпы веры! – сокрушенно выдохнул Кортэ.
Люк со стуком утвердился в рамке основания, засов щелкнул. Ковер лег на свое место. Бертран кивнул, с благодарностью принимая теплый плащ. Отметил: служители расположилась вокруг него, расставили лампады так, чтобы дать больше света. В багряных рясах они сами казались темным обожженным кирпичом, составляющим вполне надежный фундамент веры – защиту от ночных страхов.
Король сидел неподвижно, слушая свое дыхание. Иногда на фитильках лампад вспыхивали более яркие искры, их сопровождал треск. С каждым разом – все слабее. Наступил момент, когда ухо перестало разбирать даже малый звук. Пульс, и тот бился вяло, задушено. Брат Иларио тронул короля за руку, чуть улыбнулся, уложил на ковёр основание, удерживающее лист бумаги. Осмотрел перо, погладил кончиками пальцев, опустил в чернильницу. Согнал лишнюю каплю и нарушил целину бумаги. Он вел перо не ровно, сберегая ритм, обычный для произнесения слов. Бертран следил за пером и читал простейшую, известную всякому ребенку молитву «отдания почести». Читал и знал: ещё четыре пары глаз именно теперь следят за пером, четыре сознания слитно вторят каждому слову. И потому тишина не кажется безнадежной…
– Ты нарушил наш уговор, ты предал меня, ничтожный.
Звучание голоса оказалось куда менее человеческим, чем ожидал Бертран. Оно не вливалось в уши, но впитывалось кожей, оно вынуждало сам воздух мелко вздрагивать. Гудящее низкое звучание подчиняло, обессиливало, вырывало душу – и топтало остатки гордости, заставляя крикнуть, сжаться, по-детски нырнуть под плащ с головой.
Рука Иларио не дрогнула, довела строку и поставила аккуратную точку. Отделила ровной линией молитву от ереси. Начертала знак краеугольного камня. Внесла имя говорящего, сразу сделав его почти человеком – раз оно есть, имя – «Бас». Далее следовали слова, все в точности, с указанием на тон и ударениями. Бас продолжал бушевать, Иларио записывал. Король ощущал, что всё ещё не смеет вздохнуть и боится разжать зубы – и закричать.
По-настоящему Бертран очнулся, заметив и проверив: писарь уже трижды указывал над словами не вполне правильные ударения. Смазанные, двойные. Но ведь Бас именно так и вещал! Наличие иноземного выговора у непостижимой сущности озадачило короля. Заставило губы презрительно скривиться. Теперь он был внутренне согласен: Кортэ прав, говорит человек, использующий тело Виона невесть каким чернокнижным способом. Еще раз мысленно повторив эту идею, Бертран улыбнулся. Его Изабелла не ждала ночного гостя и не лгала своему королю! Тело Виона, как и твердил Кортэ, порой вытворяло то, чего не желал и не помнил рассудок. Тело могло написать письма под диктовку рыгающего, давящегося словами Баса. Тело – не более того. Младший нэрриха был средоточием заговора… и одновременно его жертвой. Как и сам Бертран, как Изабелла… и даже Эспада. В худшем виноват именно Бас. Найдя столь удобного врага, спихнув на него всю и всякую ответственность, король ощутил себя – королем. Он выпрямил спину, скинул плащ и глянул куда спокойнее на руку Иларио, по-прежнему заполняющую лист мелкими буквами, без помарок и ровно.