От былого величия древнего храма сохранилось лишь несколько обломов колонн да отшлифованный камень в круге меж ними, а еще невнятные следы каких-то знаков. Никто из людей не ведал, что за боги или демоны были основой забытой веры, как им молились. Оллэ, пожалуй, кое-что помнил, но поделиться не захотел, а спрашивать служитель не решился. Он умом понимал, что затаенный интерес к давней, бессильной и сгинувшей ереси есть оскорбление веры и Башни. Но любопытство не унималось, и Энрике приходилось молиться втрое усерднее, хоть так искупая позорный интерес. Служитель издали приглядывал за задумчивым нэрриха, примечал, какой Оллэ понурый, как он прячет боль под маской спокойствия.
Оллэ жил в мире вопреки законам бытия: за их нарушение расплатился Ноттэ. Оллэ громко объявил, что таков долг ученика, сам он иного и не ждал… Вслух Оллэ мог наговорить и больше глупостей. Слова быстро рождаются и так же быстро умирают. Даже в горах, став игрушкой эха, они сразу выцветают и теряют внятность. Мысли куда опаснее. Тлеют, постепенно выжигают душу изнутри и нет от них ни спасения, ни отдыха. Энрике видел: старший из нэрриха горит, ему больно – и значит, он превратит в громкие пустые слова еще немало глупостей, пробуя ими, как водою, залить глубинный пожар души.
Ноттэ уважал старый храм и взывал к силе Отца ветров. Ноттэ, слишком наивный для своего немалого возраста, упрямо верил и в людей, и в чудеса… Он расплатился и ушел, но не изменил себе и своей наивности, такой осознанной и деятельной – пусть непонятной людям и даже учителю. Но заслуживающей уважения, ведь то была наивность взрослого, сильного… и недопустимо доброго существа… Оллэ вернулся из небытия, сам стал сбывшимся чудом и тоже не изменил своей усталой и грустной привычке сомневаться и не принимать на веру.
Оллэ – не верующий, по мнению Энрике, ни в каких богов – составил план выкладки камней. При этом древний нэрриха кривил губы и щурился, ругал себя за потакание чужим глупостям… и усердно выверял основание храма по сторонам света, звездам и сезонам. Оллэ разметил места и уложил первые камни, а еще рассказал, как следует работать, чтобы управиться с непосильным без помощников. Энрике принял науку с благодарностью.
Оллэ покинул остров, все так же сутулясь и сомневаясь, все так же укоризненно поглядывая по сторонам. Мир без богов не нравился сыну шторма. Мир выглядел беззащитным, ничто не мешало наживе вытаптывать ростки доброты, ничто не наказывало за подлость в этой жизни или в какой-то загадочной иной. Не было ни награды, ни воздаяния, ни кары. Весь опыт бесконечного по людским меркам бытия древнейшего из детей ветра утверждал: мир несправедлив, несовершенен и такой он – каприз случая, но никак не работа высших сил. Оллэ завершил укладку третьего камня, наметил путь для доставки четвертого и постарался сгинуть незаметно, пользуясь непроглядностью тумана, нанизанного на иглы мельчайшего дождя и уплотненного осенним ненастьем до густоты войлока…