Один отряд — погиб полностью. Попал в лесной пожар. Ещё один — потравился почти весь.
«Не пей, Ванечка, из копытца — козлёночком станешь».
Эти — стали покойниками.
В третьем — гоноры сработали. Нурман с тверичём не поделили туземную красавицу, сцепились между собой. Итог — шесть трупов.
Самый главный результат — не собранные товарные ценности. Хотя и они… вполне пригодились. Важнее понимание этой земли, людей, на ней живущих. Опыт. Мой собственный и десятков ребят, сходивших в эти походы. Опыт десятка тысяч туземцев, увидевших моих людей.
…
Для очень многих в здешних лесах, это было открытие. «Открытие мира». Люди увидели наши товары, смогли составить собственное представление о Всеволжске. Не по рассказам — сами.
Мои современники этого… — не могут представить.
Коллеги, вы все видели инопланетян. В кино, на картинках. А тут — вживую! Оно дышит, ходит, кушает. Разговаривает! С ними парень из знакомого урлыка. Он их понимает, он у них живёт. Хорошо живёт: сыт, обут-одет, куча всяких чудесных штучек.
«Есть ли жизнь на Марсе?» — Да! И эта «марсианская жизнь» — восхитительна! Вот живое подтверждение!
Несколько сотен лесных сообществ. Жёстко стратифицированных — жизнь каждого человека предопределена от рождения. Нет не только возможности что-то изменить — даже желание такое возникает не у всех, изредко и лишь в форме глухой, самому непонятной, тоски. Как сосущее чувство голода у обычно сытого человека.
Сколько человеческих лиц вы видите за день? Сотни? Тысячи? — Здесь — 20–40. Со сколькими людьми вы общались за время своей жизни? Хотя бы голос слышали? — Тысячи? Десятки тысяч? Здесь — 200–400. За всю жизнь.
Конечно, средний абориген видел за последний год столько белок, сколько вы и за всю свою жизнь не увидите. Но… Разницу в общении с белкой и с человеком — понимаете?
И вдруг в каждой из этих сотен «пирамидок»-общин, где столетиями — «как с дедов-прадедов», где всегда — «что было то и будет» — «распахнулись двери».
Новое, невиданное, иное. Не торговец-одиночка, а куча народа, отряд, власть…
Люди! Не такие!
Не где-то там, за морями, за лесами, а вот, в доме сидят, пироги едят. И у тебя лично — не у старейшины, не у кудати — вдруг появляется право выбора.
Хочу быть пианистам… или железнодорожником… Да хоть кем!
Оказывается — ты можешь хотеть! Хотеть чего-то такого, чего твои деды-прадеды — не могли. Не могли даже хотеть! Не потому, что тупые, а потому что никогда не видали. Вот такой мягкой ткани, вот таких ровных горшков, вот таких длинных ножей… Вот такой жизни.
Твоё мнение имеет значение, твоё «хочу» — может изменить твою жизнь.