Несмотря на то что Омар был рожден в этом городе, он никогда не чувствовал себя как дома, среди этих людей, похожих, скорее, на сошедших с ума термитов, постоянно снующих вокруг, но, в отличие от них, не имеющих возможности подняться в воздух и начать все сначала. Он не чувствовал себя уютно в грязных, старых лабиринтах старого города на востоке Каира, где постоянно пахло пылью и фекалиями, а более всего — бедностью.
Здесь египтяне жили так же, как сотни лет назад, — так же одевались и испытывали ту же нужду. Маленькие радости были все теми же и сводились в основном к посещению прокуренных кофеен, где, имея пару пиастров, можно было скоротать скучный вечер. В домах не было водопровода, а о гигиене и говорить не приходилось. Когда это было необходимо — что случалось не часто, — мужчины ходили мыться под своды хамама. Женщины держались подальше от воды, они закрывали лица и с поразительной регулярностью рожали детей, которым суждено было вести ту же жизнь в тех же переулках.
Можно было бы предположить, что Омара привлекали западные районы Каира по ту сторону реки, Бар эль-Аама, виллы и дворцы в квартале Аль-Гамалий или Дарб-эль-Масмат, где был рожден кедив. Там год назад европейцы — итальянцы, греки, мальтийцы, французы и британцы — ввели свой образ жизни и свою архитектуру. И остров на Ниле, который до постройки плотины в Асуане ежегодно заливало водой и заносило грязным тростником и прочим мусором, превратился теперь в ботанический сад, элитный теннисный клуб и ипподром. Здесь здания были выкрашены в белый цвет, считавшийся вызывающим, как обувь на ногах нищего попрошайки в мечети, корабельные агентства объявляли пестрыми надписями на плакатах в человеческий рост о преимуществах путешествия первым классом, затемненные стекла банков манили обещанием сохранить тайну сделки, а в отелях «Шепарде» и «Семирамис» комнаты с видом на Нил стоили в три раза дороже, чем зарабатывал в год служивший в них швейцар.
Нет, и это не был мир Омара, люди же, ведшие роскошную жизнь, не вызывали его зависти. Он родился на краю пустыни, у ворот неохватного города, и ему нужна была пустыня. Дневная жара, холод ночи, бесконечный горизонт на востоке и голоса, теряющиеся вдали, — вот по чему скучал Омар, тот мир влек его к себе, как аромат женщины.
Нагиб считал, что они в безопасности лишь здесь, в переулках Каира, где каждый человек существует в тысяче обличий, потому что все похожи друг на друга. Омар соглашался, что о возвращении в Луксор не может быть и речи, но и здесь оставаться он не мог. По совету Нагиба он коротко постригся и отпустил бородку, что резко изменило его внешность, одежду он предпочитал носить европейскую. В таком виде он и отправился однажды в Гизу, которую покинул восемь лет назад, но которую так и не забыл.