— Но он знает содержание, вероятно, у него есть копия перевода.
— Без сомнения. Но отвечаю на твой вопрос: тадаман располагает не меньшими знаниями, чем британский консул.
— И о чем же идет речь в этих фрагментах?
— Понять можно немногое. Упоминаются священнослужители Мемфиса, гробница божественного Имхотепа и фараон Джосер; в остальном же — отдельные слова, из которых невозможно понять контекста. Говорится о песке, секретах человечества, о ночи и жидкости. Чем дольше пытаешься разгадать их смысл, тем больше запутываешься.
— Профессор Хартфилд имел доступ к этим фрагментам?
— Считаю, что это невозможно. Вероятно, Хартфилд нашел еще один фрагмент, наведший его на след Имхотепа.
— Но это значит, что тот, кто каким-либо образом завладеет фрагментом Хартфилда, будет иметь наибольшие шансы найти гробницу Имхотепа.
— Можно так сказать. Но вероятно и то, что фрагмент Хартфилда утерян.
— Я не могу в это поверить, — разгорячено воскликнул Омар. — Исчезновение Хартфилда не может быть случайностью. Оно должно быть связано с этим документом. Кому-то понадобилось устранить профессора, чтобы прибрать к рукам камень. Вероятно, он хранится где-то, как сокровище.
Нагиб долго раздумывал, затем произнес:
— Ты умен, Омар, ты достоин быть тадаманом.
— Я ни минуты не сомневаюсь, — продолжал Омар, — что Хартфилд пал жертвой людей, знавших о его секрете и желавших заполучить камень. Но тогда встает вопрос: кто бы это мог быть? Кто знал о поисках Хартфилда? — Омар смотрел на Нагиба.
Тот замахал руками:
— Я знаю, о чем ты подумал, но это бессмыслица. Тадаман не имеет отношения к исчезновению Хартфилда. Если бы за этим стояли наши люди, то фрагмент был бы у нас и мы бы продвинулись намного дальше.
Слова Нагиба звучали убедительно. То, чего Омар еще не мог объяснить, — это полное отсутствие следов Хартфилда. Омар вновь повторил:
— Итак, день исчезновения Хартфилда известен. Должны быть известны и люди, работавшие с ним.
— Конечно, они известны.
— Вы расспрашивали их?
— Да, один из наших людей.
— И что он узнал?
— Ничего.
— Ничего! Это невозможно. Должно быть что-то, какое-то указание, необычное поведение, след, оставленный профессором.
— Нет.
— И вы довольствовались этим?
— Да. А что нам было делать?
Омар тряхнул головой:
— Искать дальше. Кто был этот человек?
— Я не знаю, я забыл его имя, но на него можно положиться, он верен тадаману.
Их беседа продолжалась далеко за полночь. Они лежали на койках и разговаривали, прерываемые лишь шагами караульных, с регулярными промежутками приближавшихся к их двери. Каждую ночь караульные, одинаково стуча каблуками, проходили мимо. Можно было посчитать количество шагов — сорок семь в одну сторону от их камеры, двадцать шесть — в другую. Этот ритм прерывался — Аллаху ведомо, по какой причине, — лишь изредка. В бессонную ночь это становилось своего рода сенсацией, и Омар каждый раз напряженно вслушивался в тишину, гадая, что же произошло. При этом нет ничего менее интересного и предвещающего события, чем пустота тюремного коридора. Задержки шагов же, вероятно, были вызваны посторонней мыслью или внезапно зачесавшимся коленом.