То, что чужие разделили волжан по индексу доступа, Сува-ева совершенно не удивило. Ясно, что пилот и уборщик на любом звездолете обладают разными уровнями компетенции. Чужие явно пытаются руками людей активировать эту громадину, и не нужно быть семи пядей во лбу, чтоб понять, против кого. Против тех самых гостей, которых ждали у Волги. Из-за которых свайги перестраивали клин в воронку, а азанни свое крыло — в оборонительную сеть.
И еще Суваеву все сильнее казалось, что этот громадный неведомо чей корабль превосходит даже возможности чужих. То-то они из-за него вот-вот перегрызутся. И если ему, Павлу Суваеву, и верным людям, с которыми он успел переговорить, корабль подчинится — чужим можно будет объявлять ультиматум.
Да-да, ультиматум. Суваев уже вскользь обсудил этот вопрос с Зислисом, Фломастером и Хаецкими. Собственно, у Зислиса аналогичная идея вызрела самостоятельно, и это еще более укрепило Суваева в собственной правоте. Лейтенант, оказавшийся вовсе не таким тупоголовым воякой, каким выглядел, горячо поддержал Зислиса. Хаецкие излучали скепсис, но Суваев твердо знал: если дело вдруг начнет выгорать — на них можно будет смело рассчитывать.
Зислис сетовал, что не удалось найти других звездолетчиков Волги — Савельева, Юльку Отчаянную, Шумова, Смагина, Риггельда, Василевского. Впрочем, Василевский, кажется, убит. Высокий индекс всех, кто хоть как-то был связан со сложной техникой и космосом, показался Зислису не случайным, и Суваев вынужден был признать, что в этом есть определенный смысл. Правда, нашлось единственное исключение — начальник смены станции наблюдения Стивен Бэкхем. Но если откровенно, Суваев всегда считал его недалеким человеком, непонятно как угодившим на подобную должность. А исключения, как известно, только подтверждают правила.
Романа Савельева Суваев знал плохо, но Зислис Савельева уважал, а Зислису верить можно. Если говорит, что дельный человек, значит, так оно и есть. Но, если честно, не очень-то Суваев надеялся на всю эту компанию звездолетчиков — они всегда были некоей высшей кастой, закрытой для остальных волжан. И проблемы у них были свои — особенные и непонятные, и разговоры, и поведение. По-видимому, эти ребята не дались в руки чужим. Либо погибли, либо сумели вовремя удрать. По крайней мере среди сотни с высоким индексом оказались все, кого Суваев отметил бы и сам, за исключением пятерых человек: двух толковых девчонок-телеметристок — Яны Шепеленко и Вероники Дронь, хозяйки Манифеста Ирины Тивельковой, служащего директората Святослава Логинова и приятеля из «Техсервиса» Кости Зябликова, который, кажется, тоже имел какое-то отношение к Манифесту и Тивелькову должен был знать. Все знакомые, у кого, по мнению Суваева, имелись мозги, находились в данный момент на корабле неизвестной расы. Отсутствовали только звездолетчики (не считая Ха-ецких) да вышеупомянутая пятерка. А значит — нужно было действительно освоиться с управлением корабля. По крайней мере попытаться. Суваев смутно помнил ощущение собственного могущества и единения с кораблем, когда подключался к какой-то жалкой сантехнической машинерии. Что же будет, когда он подключится к капитанскому пульту? Хватило бы индекса…