Наконец-то именно она обхватывает мою голову руками, грубо наклоняет ее к своему лону, сопровождая это нетерпеливым и (я почти готова поклясться) сердитым вздохом. Я укушу ее, закричу! Однако чем большее отвращение я чувствую, тем большее желание испытываю быть неистовой, кусать ее; чем более нежным становится мой язык, тем более утонченными мои поцелуи и мягкими мои губы. Что-то подсказывает мне, что это единственный способ превратить мое отвращение в любовь.
Пронзительный вскрик Сюзанны звучит так страстно, ее оргазм настолько полон и глубок, что кажется, все разрешается безвозвратно, раз и навсегда.
Я никогда не забуду чудесно изнуренное лицо Сюзанны после экстаза, охватившего ее. Благодаря ей я познала рано — как познавала всегда — счастливую мимолетность обретенного удовлетворения. Она лежит на боку, разглядывая меня. Нежно гладит мои волосы. И смотрит на меня с удивлением.
— Ты намного сильнее меня, Нея, — говорит она мне. — Я всегда хотела другую девушку. Но мне никогда не приходила в голову мысль испробовать все.
— Почему нет?
— Я не знаю… Я привыкла думать, что одинока в ощущении определенных желаний… И потом… как мне объяснить — я не осмелилась бы… Я не смела…
— Ты не смела. Но во всяком случае, у тебя было сильное стремление…
— Да. Ладно, не совсем, но… Это было давно, когда я проводила свои каникулы в Шотландии у своей подруги Мари Макгарре. Мы с ней хорошо ладили. Она бывала в обществе со славным парнем. Я должна была быть ее спутницей. Ее родители оказались очень строгими католиками. Даже не возникало вопроса, чтобы предоставить Мари самой себе хотя бы на несколько минут. Но нам троим разрешалось подниматься наверх в комнату девушки, где стояло пианино. Считалось, что мы поем старинные шотландские баллады. К ее счастью, я играла на пианино. Сразу же, как только мы оказывались в ее комнате, они ложились вдвоем на кровать Мари. Я играла так громко, как только могла, и они подпевали более или менее в унисон.
Нужно ли мне говорить, что бывали моменты, когда я пела в единственном числе, и поверь мне, это всегда было нелегко, когда я могла слышать, как они вздыхают и тяжело дышат позади меня. Я просто не могла помочь себе, я должна была обернуться. Мари была такой же юной, как и ее дружок, имя его я забыла — что-то типа Джеримайа или Джошуа. Я не знаю, одно из этих библейских имен, только английское, прости, шотландское, может подойти. Самое смешное, что парень совсем не бросался на меня. У него была очень бледная белая кожа, местами розоватая — а меня это вовсе не привлекает. Мари, напротив, была совершенной красавицей, и, более того, она получала такое наслаждение от занятий любовью, что это сводило меня с ума. Я выводила эти шотландские народные песни на пределе своего голоса, но напрасно, потому что я могла думать только о ней…