— Пошли, — говорю я ему в конце игры. — Я поставлю тебе новую долгоиграющую пластинку «Уэавулфс» («Оборотни»»). Подожди, пока не услышишь, она великолепна, американский импорт. Папа привез мне ее из последней поездки в Нью-Йорк.
Мадемуазель Эчевери удаляется в свою комнату на полуденный отдых. Что касается супругов Пампренье и Мориса с Сюзанной, ничто не может оторвать их от бесконечной игры в бридж.
— Почему ты избегаешь меня последние два дня? — с жалобной печалью произносит Жан-Марк.
— Я избегаю тебя сейчас? Ты здесь, не так ли. Так на что же ты жалуешься?
— Я не жалуюсь, — торопливо объясняет Жан-Марк, — но мне интересно, что ты имеешь против меня…
Я пожимаю плечами, начинаю расстегивать клетчатую шерстяную рубашку и снимаю лыжные брюки.
— Что, если кто-нибудь войдет? — заикаясь, произносит Жан-Марк.
— Ты можешь спрятаться под кроватью подобно чудесной маленькой мышке, трус…
Однако, когда Жан-Марк видит меня обнаженной, его тон полностью меняется. Он перестает пугаться, что называется, собственной тени. То, как он на меня смотрит, могло бы даже испугать меня, если бы я не знала, как заставить его быть кротким агнцем.
— Ты не собираешься раздеваться? — говорю я ему, бросаясь в постель.
Он молча повинуется. Его член такой же твердый и сильный, как и те, которыми я наделяла мужчин в своих мечтах. Он подходит к кровати, и даже его неловкость кажется мужественной. Он ложится рядом, стараясь не касаться меня. Теперь он меня знает. Знает, что не должен брать инициативу в свои руки. Он смотрит на меня, его волосы взлохмачены, на лице угрюмая мина. Впервые у меня появляется желание, чтобы он овладел мною так же, как это сделал Морис. Я раздвигаю ноги и слегка приподнимаю венерин холмик. Кладу свою правую руку ему на щеку и пригибаю его лицо к себе. Прошу лечь на меня.
Его тело на моем удивительно легкое. Я чувствую его член, и наши животы вжимаются друг в друга — все это очень приятно.
— Ты можешь сделать это во мне. Но если тебе не удастся войти в меня, я никогда больше не увижусь с тобой. Ты понимаешь? Никогда. Я никогда не буду с тобой снова разговаривать. Ты перестанешь для меня существовать, уж я об этом позабочусь. Понятно?
— Я понимаю… Не беспокойся.
Он приподнимается, берет член пальцами и очень осторожно вводит его в мое влагалище, настолько влажное, что я едва ощущаю погружение Жан-Марка. Но все-таки я чувствую, как он входит: так мягко, хотя и сильно, что кажется, он целиком проскальзывает в меня, словно угорь в поток воды… Вползает и готовит свое копье… Несколько лет тому назад я нечаянно услышала, как двое ребят на улице вскользь заметили, что собираются трахнуть девчонку. Неожиданно я поняла, что они имели в виду. Тогда это вызвало у меня отвращение: было такое чувство, что это не только плохо, но и может причинить сильную боль. Я думала о ярмарочных палатках, где вам дают некое подобие деревянной шпаги, с помощью которой необходимо снять с крючка кольца. И я представляла себе, что «трахнуть девчонку» означало вонзить что-то твердое, вроде такого деревянного предмета, в ее живот, чтобы, вне всякого сомнения, наказать ее за то, что она девчонка…