– И давно?.. – спросил прапор Григория, подсаживаясь рядом, когда начальник ушел, полагая, что вразумил нерадивого военнослужащего.
– Чего давно? – включил тормоза Григорий.
– Тише едешь – давно? – уточнил прапор.
– Да я всего здесь неделю, – засмеялся Григорий, которому расхотелось ваньку валять. – Тихо еду, получается, дней семь – не больше. А вот далеко бываю, – не удержался хвастануть лейтенант, – всего ничего – деньков шесть.
– Владимир, – протянул руку для знакомства прапор. – Товарищ, – он кивнул на дверь с врачебной табличкой, – и по всему выходит, что брат… Значит, осталось стать друзьями, и будет, как в песне: друг, товарищ и брат.
– Это не в песне – это в кодексе.
– Не может быть! И сколько же за это дают?
– Не в том кодексе, а в том, который для строителей коммунизма.
– Это надо же! Такое идиотское дело, и такие хорошие слова…
Григорий напрягся: не провокатор ли? Слишком свободно звездоболит – будто здесь двери без ушей.
«А может, и без ушей? – прикидывал Григорий. – Война рядом, и может в ее огне сгорает вся гниль?..»
– Не ежись, лейтенант, – понял прапор сомнения собеседника. – Хочешь строить коммунизм? – Строй. Лично я за любое веселье, кроме голодовки.
– Прости, – с подкупающей искренностью потянулся Григорий к прапору, собравшемуся уходить. – Прости, быдланулся, – честно признался он. – Подумал, может, провокация…
– Коммунизм – провокация? – уселся обратно прапор. – Очень похоже. У нас в поселке была коммунистическая столовая, и школьников туда водили обедать, а там вечные макароны по-флотски.
– Не так уж и плохо…
– Так они хоть и по-флотски, но без мяса. А столовка, прикинь, коммунистическая…
* * *
Те несколько ташкентских дней они не расставались. Даже по барышням шастали на пару. Оказалось, что прапорщика с детства зовут Тимохой, хотя он по имени совсем даже Владимир, а на родине его – рай земной и живут там еще три его друга. То есть постоянно живет там только один Мешок, а остальные скитаются по неуютному миру, как и Тимоха, но при каждой возможности возвращаются в свой богушевский рай.
Тимоха общался весь нараспах, и это было в зависть Григорию, который не мог себе такого позволить. А ведь когда-то и он жил вот так – в открытую, и поэтому сам был открыт для всех чудес мира… Подкараулили… Подсекли в самом начале его блистательного полета, а теперь уже и не взлететь…
Как будто Тимоха жил, а Григорий выживал.
– Мало кто из людей живет, – поделился он своими размышлениями с Тимохой. – Большинство выживает всю жизнь.
– Ага, – зубоскалил Тимоха. – А умнеют и взрослеют так и вообще через одного, и те поздно да редко.