Венецианские каникулы (Гарзийо) - страница 2
— Excusez moi![2] – раздается у меня за спиной.
Не люблю я этот отклик. Как правило, за ним кроется банальный попрошайка или примитивный аферист. Ну, или на худой конец несимпатичный приставала. Нехотя поворачиваюсь, нацепив постную маску «Desolée[3] денег нема». Передо мной переминается с ноги на ногу симпатяга из кафе. Тот, что сверлил меня глазами на протяжении всей деловой беседы. Хм, может, вечер перестанет-таки быть томным. Моя правая бровь и левый уголок рта медленно ползут вверх.
— Я не знаю, как вам сказать…
Лучше словами. Например, теми, коими Ален Делон потчевал уши Далиды в песне «Paroles». Она, помнится, не верила. А моя завышенная самооценка слопала бы и не подавилась.
— Ваш спутник… молодой мужчина…
— Это просто знакомый, – успокаиваю я взволнованного красавчика, прибавляя к словам располагающую улыбку.
— Ах, правда! – явно радуется он, – Тогда, может быть, вы дадите мне его номер. Он мне, честно говоря, очень понравился.
Улыбка извивается змеей, в которую вцепился зубами мангуст, и исчезает, махнув хвостом. М-да, третий год живу в Париже и так никак и не научусь разбираться qui est qui[4]. Сверлил он меня взглядом… хе, и думал при этом наверно: «Эх, такой мужчина и не мне достался! Ну, чем она лучше!» Я ничем не лучше. Думаю, что за разговорами о работе Кристоф не заметит разницы.
— Да, конечно, – охотно соглашаюсь я, протолкнув таки в горло нежелающий заглатываться шок.
Мангуст тщательно записывает цифры, перепроверяет, улыбается мне двумя рядами безупречно отбеленных зубов и желает приятного вечера. Ага, и вам с Кристофом того же. Он распахивает свой зонтик Виттон и, повиливая попкой и грациозно перепрыгивая через лужи, удаляется со сцены. Я остаюсь одна под дождем. Без мужчины и без зонта. А кто говорил, что будет просто? Мама мне в свое время всю печень проела до дыр, живописуя все предстоящие мне, студентке по обмену, злоключения в чужой стране. «Ты никому там не нужна!» буйствовала она, усадив меня на кухне и сунув мне под нос дымящуюся тарелку борща, «Тебя никто там не ждет!» За маму говорила обида. Эта щедро вскормленная, взращиваемая годами склизкая горечь натянула на свое склизкое фиолетовое тело мамину маску и вещала ее голосом. Много лет назад Франция забрала у мамы мужа. Папа встретил француженку украинского происхождения, которая приехала к ним на предприятие внедрять какие-то новые технологии. В результате внедрился папа. Да на столько, что оставил жену с маленьким ребенком и потянулся за новой технологией в новую заморскую жизнь. Мама ему этого дезертирства простить не смогла. Порвала на клочки семейные фото, наложила табу на его имя и возненавидела Францию. Франция отомстила ей спустя многие годы, опустив свою длинную вездесущую лапу на плечи единственному оставшемуся маминому оплоту. Я понимала ее чувства, я впитывала всеми клеточками ее боль, но остаться и позволить лиловой желчи медленно сжирать и мою жизнь не могла. Мне хотелось стряхнуть с плеч гнет вечного надзора, вдохнуть всеми легкими воздух свободы и стать, наконец, по-настоящему взрослой. Это мне, пожалуй, удалось. Но ступая по мокрому тротуару, я не могу не вспомнить мамины горькие слова. Я ведь и правда никому не нужна и дома, куда я спешу, меня никто не ждет. Дом это громкое слово. Я снимаю угол на улице Пасси. Именно угол, потому как в двухкомнатной квартирке нет ни одного традиционно квадратного помещения. Куда не ткнешь, непременно упираешься в очередной угол. Хозяйка расхваливала мне местонахождение этой угловатой жилплощади, упирая на то, что до Эйфелевой башни рукой подать. Кроме жвачкоподобного героя фильма «Фантастическая четверка» мне неизвестен ни один индивидуум, способный так далеко «подавать» руки. Дополняет впечатление ржавая водосточная труба, которую я созерцаю каждый раз, когда мне приходит в голову распахнуть окно. Апартаментами де люкс это жилище назвать трудно, зато шестая линия метро совсем близко и квартплата терпимая. А главное, что это Париж. Его величество блистательный и чарующий. Впрочем, городам-легендам присущи те же хамелеоновые свойства, что и мифическим принцам на белых конях. Во время первых робких свиданий этот мужчина-мечта кажется нам идеальным, словно журнальная картинка. А стоит гладкому изображению шагнуть в логово семейного быта, как его безупречность мгновенно претерпевает заметные изменения. Выясняется, что принц имеет привычку оставлять грязные носки на столе в кухне и безудержно храпит по ночам. А его белый конь оглушительно портит воздух и оставляет по всей квартире огромные кучи навоза. Париж за пределами Елисейских полей оказался таким же нечистоплотным, пыльным и порой агрессивным. Но я сжилась с ним, смирилась и слюбилась. Простила ему серые толпы утреннего метро, навязчивых попрошаек, мелкий несвоевременный дождик и водосточную трубу в окне. И с трепетной гордостью окрестила себя парижанкой. Этот официально неподтвержденный статус позволяет мне бросать презрительные взгляды на кучки стандартно экипированных шортами и рюкзаками туристов и испытывать теплую радость каждый раз, когда требуется указать где-либо свой адрес.