— Я… я замуж выхожу, – более ли менее справившись с задачей по приостановлению слезного наплыва, выдаю я.
— Я рад, – повторяет на другом конце провода папин голос, – Таня, я бы очень хотел тебя увидеть. Давай встретимся, а? Я приеду, куда ты скажешь.
— Ехать не далеко. Я в Париже живу.
— В Париже? Не может быть! Давно? Почему же ты раньше не позвонила?
— А ты?
Почему ты ни разу за двадцать три года не нашел возможности набрать знакомый номер. Почему? Не надо только травить мне слезные истории про то, что у тебя отсохли руки и отвалилась память. Не поверю.
— Таня, я не знал…
Незнание не освобождает от ответственности. Потому как из-за большинства «не знал» вылезает безразличная рожа «не хотел знать».
— Ты сегодня свободна? Может быть, прямо сегодня и встретимся?
Какой смысл спешить сорваться со старта, когда все соперники уже давно закончили соревнование и получили медали?
— Я свободна.
— Может быть, тогда в районе Мадлен? Через час?
— Хорошо. Давай в «Берти». Это недалеко от Интерконтиненталя. Тихая улица параллельная ул. Скриб.
— Я найду, – я уже собираюсь повесить трубку, когда он тихо добавляет, – Спасибо тебе.
— До встречи.
За что спасибо? Не за что мне благодарить! Если я согласилась с ним встретиться, совсем не факт, что я сразу брошусь в объятия потерянного в детстве папашки. Тоже мне хитрец. Жил себе своей жизнью и в ус не дул. А тут на тебе, на старости лет дочь объявилась. Уже готовая, взрослая. Не надо кружки оплачивать, отбивать у плохой компании, шпынять за курение, переживать, когда долго не возвращается из клуба. Конечно, он обрадовался. Может, еще захочет мне на спину запрыгнуть и ножки свесить. Типа папа старенький уже, нужны деньги, забота, внимание. Фу, какие отвратительные мысли бродят в моей голове. Отцу лет 65 должно сейчас быть, не дряхлый еще старик вроде бы. В общем, поглядим. Пока выводы делать рано.
Я поспешно крашусь и одеваюсь в добротное, но не броское. Мама бы подобную инициативу не одобрила. Даже не представляю, как, не вызвав у родительницы инфаркта, я смогу правдиво доложить о встрече с покалечившим нам жизнь фантомом. Трепетное существо, чудом откачанное врачами, исходит мелкой дрожью. Как я его узнаю? Я ведь совсем, совсем его не помню. Даже молодого. А тут столько лет прошло. Глупая идея. Не надо было ворошить дремлющее прошлое. Итак, бульвар Капуцинов. Еще немного, еще чуть-чуть. Белые стулья, серые навесы. А вот и разворошенное прошлое! Я узнаю его моментально. Он поднимается мне на встречу с робкой улыбкой на высохших губах. Время его не пощадило и, вменив, должно быть, ему в вину подлый побег из семейного очага, отомстило морщинами и обнажившимся темечком. Вся его фигурка в широком не по размеру сером пиджаке, внушает острое чувство жалости. Его туловище как-то все перекосилось на левый бок, будто отец подобно капитану Флинту долгие годы носил на себе попугая, и тот отсидел ему плечо. Обиду снова вытесняют вероломные слезы. Он обнимает меня, прижимает к себе и целует в щеку настоящим русским поцелуем.